Камень, брошенный человеком в человека, бумерангом возвращается к бросившему его.
Владимир и Маргарита Карасёвы из деревни Мшага Ямская 53 года прожили вместе вполне счастливо. Владимир Семёнович — сын «врага народа», никогда не испытывал на себе каких-либо гонений или ущемления в правах. С успехом окончил Ленинградский горный институт, женился, работал, растил детей. Супруга его Маргарита Петровна не стала дочерью «врага народа» только потому, что родные отдали всё нажитое своим трудом в колхоз, а потому позорного клейма на ней никогда не было. Эти люди не упрекают государство, обидевшее когда-то их родителей, братьев и сестёр, но память ничего не даёт забыть. В ней иногда всплывают картины давнего детства, рассказы родителей о пережитом. Во дворе их дома, на дереве, и сейчас сидит самодельный чёрный ворон, символ беды, неволи и смерти.
В одном валенке
Много раз наша газета рассказывала своим читателям о судьбах репрессированных, а впоследствии реабилитированных жителей Шимска и района, печатая очерки, основанные на воспоминаниях их детей. Для того, наверное, чтобы такое никогда не повторилось. Тоталитарный молох потому и был возможен, что зиждился на самых низменных человеческих инстинктах и свойствах характеров: злобе, зависти, страхе... Сегодня мои собеседники — супруги Карасёвы.
Родители Владимира Семёновича были родом из соседней Тверской области. В 37‑м семью посчитали кулаками и выслали в Казахстан, где в 1940 году и родился Володя.
— Я стал бы шестым ребёнком в семье, — рассказывает он, — но умер брат Лёша, которого я никогда не видел. Лёша умер — вместо него родился я. Дети с матерью и стареньким дедушкой жили на руднике Акжал в Семипалатинской области, а отец был отправлен работать в шахты в Караганду, приезжал лишь изредка. Старшая сестра работала на золотом руднике. Я помню, мать рассказывала, как их в 37‑м раскулачили, посадили на телеги и привезли на железнодорожную станцию, где запихнули в «телячьи» вагоны и повезли на чужбину.
За что? Родители не понимали, удивлялись даже, какие, мол, они кулаки: хозяйство невеликое, наёмных рабочих у них не было — всё нажили своим трудом. Дом, правда, был справный: крепкий, просторный. После там разместили сельсовет... Он и сейчас стоит, старый и пустой. А во дворе, говорили, имелась рыжая лохматая лошадь, две коровы, несколько овец. Всё забрали. Хозяев увозили в спешке, даже детей не позволили как следует одеть, кто-то из маленьких так и отправился в дальний путь в одном валенке.
Раннее детство я, конечно, не помню. Отец всю войну на шахте работал. А после победы мы жили неплохо, потому что уже корову завели. Я в том Акжале четыре класса школы окончил, кажется, отлично, а потом, когда сестра вышла замуж за ленинградца, все к ней перебрались в Сланцы. Там отец хороший дом построил.
Сосед соседу рад
С будущей женой Владимир познакомился в Ленинграде. Он учился в горном, а она — в педагогическом институте. Маргарита родом из наших мест, с этой самой Мшаги Ямской, что притулилась на берегу одноимённой реки. Но до того, как решила вернуться на родину, прошла большая жизнь в трудах и заботах. Они с Володей поженились и после учёбы уехали работать в Воркуту. Он на шахте трудился, она учительствовала. Заработав «на северах» денег, купили квартиру в Выборге, потом детям всё отдали — у них две дочери. На пенсии стали жить во Мшаге, где стоял маленький материнский домик. Дети купили ещё один, покрепче, отремонтировали его для родителей, тут они и проживают по сей день. Обоим по 77 лет.
Домик обогревает печка, воду провели из скважины, баньку в бывшем дворе соорудили и ходят туда через коридор, не выходя на улицу. По двору бегают курочки, в огороде растут картошка с капустой и, конечно, цветы. А в доме, как члены семьи, проживают ещё пёс с двумя кличками — Кузя и Хаус, кошка Кася (Кассиопея) и кошка Чуня. Кузя-Хаус второе имя получил от хозяина, за то что производит в доме хаос. Кассиопея — говорящая трёхцветная кошка-красавица, а Чуня — молчаливая и чёрная, как ночь. Обе они исправно ловят мышей в окрестностях и приносят их Кузьке в качестве подарков‑игрушек. Кузьма очень любит играть, знает много слов. Например, пёсик отлично понимает слова «машинка» и «Женька». Как услышит, прыгает на диван, заглядывает в окошко, виляет хвостом и гавкает призывно.
— К нам в деревню три раза в неделю солецкая автолавка приезжает, — улыбается Маргарита Петровна, — мы любим около неё собираться, не только чтобы купить что, а и пообщаться тоже. Тут и люди, и собаки, и даже кошки — все встают в круг. Мы, естественно, как только машина посигналит, говорим: «А вот и машинка» или «Женька приехал». Кузя запомнил слова и теперь понимает, что за ними следует.
А следует за ними деревенская коллективная радость встречи друг с другом. Хорошо, правда, когда сосед соседу рад? А Маргарита из дедушкиных и маминых рассказов знает другое: страшные времена, когда среди своих свирепствовали доносчики, комбедовские «двойки» и «тройки», ни за что ни про что сгубившие десятки своих односельчан.
Комбед деревне — волк
— Мама моя, Милица Васильевна Ванюхина, сорок лет отработала местным фельдшером, — начинает свой рассказ Маргарита. — О! Она была доктор от Бога. А её отец издавна жил в деревне, имел пятерых сыновей, потому хозяйство у них было крепким. В семье часто вспоминали коня Карнауга, который был «всем коням — конь». Ребятишек каждую Масленицу на нём катали. Дедушка всё отдал в колхоз: и овец, и пуню, и коня. Благодаря этому против нашей семьи не было репрессий. Зато коня-красавца угробили в первую же зиму — наваливали на него по три воза. Что ж, не своё, не жалко. Но зато целы остались. Во Мшаге бесчинствовала «тройка» комбеда (она назвала фамилии).
Она назвала, а я не буду. И не из боязни вовсе. А потому, что постигла их всех, и не только самих, а и их неповинных ни в чём детей, кара судьбы. Зло порождает зло, возвращается к тебе бумерангом.
...В чудовищное то время в стране развернулась массовая операция против «шпионов и диверсантов». Секретные приказы НКВД предписывали составление расстрельных списков «шпионов» на местах. Был введён в действие приказ НКВД о репрессировании «жён изменников Родины» и их детей. Началась «ежовщина» 1937–1938 годов.
В состав Ленинградской входила тогда и территория нашей Новгородской области. И здесь разворачивались операции Ленинградского управления НКВД. Арестовывали: за политическое прошлое, социальное происхождение, по национальному признаку, по доносам, на основании подложных протоколов допросов. Согласно официальным данным только в Ленинграде были тайно расстреляны 20 769 граждан. Среди них — известные учёные, рабочие и крестьяне, учителя и студенты, священники, врачи, военные, железнодорожники... Обречённых казнили не только в Ленинграде, расстреливали их в Новгороде, Боровичах, Пскове, в лагерях. В одной только «Левашовской пустоши» погребены тела 46 000 человек. Интересно, что одним из них уже в 1954 году стал министр госбезопасности СССР в 1946–1951 годах Виктор Абакумов. Его на основании доноса обвинили в государственной измене. После смерти Сталина обвинения изменили, вменили в вину «Ленинградское дело», им сфабрикованное. Виновным он себя не признал и был расстрелян в Левашовском лесу особого назначения. Бумеранг?..
Вернёмся к комбедовской «тройке», творившей зло в деревне Мшага Ямская (может, кто забыл, комбеды — сокращённо комитеты бедноты). По словам Маргариты Петровны, по доносам «тройки» из округи исчезли целые семьи: Колонистовы, Чекулаевы, Морозовы... Это были обычные торговцы, имевшие свои лавки. А вот у бабушки рассказчицы была собственная красильня. Люди приносили туда красить пряжу, льняное полотно. «Чем тогда народ занимался: лён сеяли, ткали, масло били, грязи с солёного озера в Старую Руссу возили». Маленькая Рита с дедушкой читали в газетах статьи Вышинского о том, что врагов народа надо уничтожать. Читали вслух, не понимая, что и сами по мановению судьбы могли бы стать врагами. Но люди не роптали, боялись, а если их знакомых дело не касалось, то и верили — кто его знает, может, кто и правда был врагом?
— Когда к дому местного батюшки, отца Николая, подъехал чёрный воронок, всю деревню охватила оторопь. Он сказал, мол, не беспокойтесь, я только дам показания и вернусь. Матушка до зимы возила для него в Новгородскую тюрьму передачки, оказалось, что он уже в октябре был расстрелян. Матушка осталась с четырьмя детишками, мал мала меньше. Потом двух монашек так же забрали, сестру Ольгу и сестру Паисию. Они прислуживали в церкви. Кому, бывало, кофту сошьют, кому юбку. Им за это одни картошки принесут, другие яиц, третьи молочка. Так они и жили. Какие они-то были враги советской власти? А исчезли, как не было их.
А ещё рассказывали, что в одном доме жили две женщины, их мужа и брата репрессировали. Одна из них, тётя Сюта, в поле встала на колени лицом к восходу и, помолившись, сказала: «Господи, накажи тех людей, кто безвинные души погубил».
Маргарита Петровна рассказала, как сложились судьбы «тройки».
— Один из них в первые дни войны лишился глаз и ноги. Второй очень пострадал: когда пришли фашисты, посадили его с женой в подпол, а над их юной дочерью надругались. Они её крики и плач слышали, а помочь не могли. Потом у него (отца) случилась гангрена и он лишился обеих ног. А третьего под Сольцами сильно избили родственники тех, кого он в репрессии на тот свет или на Колыму отправил. До дому он кое-как добрался, на печку залез и там к утру умер.
Как говорится, не дай, Боже, никому подобных страданий, не дай пережить ни нам, ни нашим детям и внукам того, что пережили деды и прадеды. Только любовь спасает от бед. Только понимание, доброта и прощение. И пусть люди с радостью собираются у «Женькиной машинки», и будут всегда жалеть и любить друг друга. А вместе с ними вся честна компания: с Кузьками, Муськами, Каськами и прочими обитателями многострадальной русской деревни.
Татьяна КОЗЛОВСКАЯ
Фото автора
