Мещёры
Кто из нас не зачитывался в детстве повестью Константина Паустовского «Мещерская сторона»! С большой художественной силой писатель изображает природу мещерских лесов, расположенных между Владимиром и Рязанью. В этой местности в древности жили мещерские племена, мещера.
Передвижение народов происходило во все времена. Возможно ли, что какое-либо мещерское племя или группа мещеры решили посмотреть свет и дошли до Приильменья? История умалчивает об этом. Но, тем не менее, на территории бывшего Лычковского, ныне — Парфинского, района стояла деревенька Мещёры, где в 1930 году родилась девочка Катя Федорова. В семье росли старший брат Василий и младшая сестра Дуся. Катя училась в Мясницкой начальной двухкомплектной школе, была очень старательной, собиралась продолжать учебу в Дубровской семилетней школе и мечтала стать медсестрой. Её отец Алексей Федорович Федоров был значительно старше своей жены Дарьи Васильевны, часто болел, и вся работа ложилась на плечи жены. Подросшие Вася и Катя стали помогать матери. В 1931 году в Мещёрах образовался колхоз. Его председателем стал Егор Федоров.
Иногда на большой перемене председатель колхоза приходил в 3‑й и 4‑й классы и обращался к ученикам с просьбой помочь колхозу: прополоть лён, овощи. Дети работали часа два. Утром председатель приносил Олегу Ивановичу, заведующему школой, текст благодарности за отличную работу. А так как крестьянские дети от работы не уклонялись и умели работать, то благодарность объявляли всем.
Война
Только закончила Катя начальную школу, как началась война, перечеркнувшая её мечту о медучилище, как перечеркнула она мечты и жизни миллионов советских людей. Радио тогда в деревнях не было, но население оповестили быстро. Васе и его одногодкам Полавский райвоенкомат прислал повестки, предписывающие явиться с личными вещами для последующей отправки на фронт.
Из воспоминаний Екатерины Алексеевны Никаноровой:
«Вася наш был красивый, кудрявый, не курил, спиртного в рот не брал, от работы не бегал. А в соседней деревне была у него девушка Катя, с которой он дружил. Родители очень переживали, папа еле сдерживал слезы».
Уже в июле бои шли в нашем районе. Гражданское население жило слухами. Было страшно. Противник сильно напирал, стремясь выйти на шоссе Москва — Ленинград. В д. Дубровы установлен гранитный обелиск в память о стойкости советских войск, сорвавших планы фашистов. Мещёры не были оккупированы немцами, не жили они в избах деревни, но фашистов Катя и её односельчане видели не один раз.
Вот что рассказывает Екатерина Алексеевна: «Впервые это случилось так. По деревне от дома к дому передавалась весть: немцы идут. Люди стали прятаться, прятать продукты. Мы спрятались в подвал. И как сейчас вижу: чья-то сильная рука подняла люк, и рыжий верзила стал хватать нас кого за руку, кого за ногу и вышвыривать, как котят. При каждом швырке он приговаривал: «Шайзе, шайзе». Только недавно я узнала, что это значит г... о. Потом они забирали молоко, яйца и уходили».
Нашей армии и партизанам еще не хватало сил взять под контроль все небольшие деревни. Однажды жители Мещёр услышали отзвуки боя, который шел совсем близко. Утром люди побежали туда, увидели советских бойцов, которые отогнали фашистов, но у них были потери: один боец убит, другой — ранен.
Из воспоминаний Екатерины Алексеевны:
«Я подошла к раненому, лежащему на плащ-палатке, у него было тяжелое ранение в живот. Молоденький такой. Я спросила, как его зовут, раненый ответил, что он Иван Репкин из Подмосковья. Молодой командир спросил, бывают ли в деревне немцы, ему ответили, что частенько наведываются на повозках или верхом на лошадях, отбирают продукты. Значит, оставлять раненого было нельзя. Решено было взять его с собой.
Помню один страшный эпизод. Однажды наши партизаны, утомлённые переходом, решили в Мещёрах заночевать. Они расположились в гумне. Был ли у них выставлен часовой, не знаю, наверное, был, как же без этого. И, наверное, немцы сумели этого часового бесшумно снять, а потом подперли двери, обложили гумно сеном и снопами и подожгли. Горело гумно, горели запертые в нем партизаны. А фашисты плясали и хохотали. Страшно вспоминать о войне».
Но не всегда торжествовали фашисты. Если уж речь коснулась партизан, то хочется привести следующий факт, о котором говорила А. П. Старостина: «Мне было 7 лет, когда началась война. Надо было идти в 1‑й класс, но не пришлось. Нашу деревню Мотыринку (Васильково) заняли фашисты. В нашем доме тоже поселились, но нас не выгнали, разрешили жить на кухне. Фашисты активно искали партизан, периодически высылался отряд на их поиски, но партизаны раньше нашли один из таких отрядов. На острове Саватес в болоте Невий мох партизаны уничтожили весь отряд из 12 человек, а затем оставили этот остров. Немцы потом нашли погибших, привезли и хоронили своих «героев» около сельской часовни, согнав всех жителей присутствовать при погребении, а потом староста предупредил ни в коем случае не ходить на острова за ягодами, за дровами и не общаться с партизанами».
Тяжело приходилось партизанам. Их склады продовольствия, заложенные в лесах летом, были обнаружены и разграблены фашистами. Однажды к Федоровым пришли двое партизан и стали разговаривать с родителями, рассказывали, что голодают, что есть в отряде больные. Они обратились с просьбой — отдать им свинью. «Папа с мамой посовещались и решили: пусть лучше русские, наши партизаны воспользуются, чем фашистская нечисть однажды заберет», — говорила Екатерина Алексеевна.
Жители Мещёр жили в неведении, не знали, где и что происходит и когда закончится весь этот ужас. И вот на исходе февраля они узнали, что освобождены Парфино, Пола и много других населенных пунктов. В них была восстановлена советская власть. Пришла весна, а с нею — надежда на то, что Красная Армия при трудовой поддержке советского тыла когда-то все-таки да пересилит врага.
Эвакуация
Но фронт был еще очень близко. Поэтому, чтобы не подвергать опасности гражданское население, людей стали отправлять в эвакуацию, преимущественно — в Ярославскую область. «Но прежде мы долго стояли на одной из станций вблизи п. Крестцы, — рассказывает Екатерина Алексеевна. — В ноябре в товарных вагонах было очень холодно, мы мёрзли, простужались. Мама заболела тифом. Она металась в жару, бредила. Начальник станции связался с Крестцами, и вскоре к нашему вагону подъехала медсестра на лошади. Маму положили в повозку и увезли в больницу. А мы остались с папой и Дусей. Ждали, когда нас отправят в эвакуацию, и переживали за маму. Но однажды мне так стало тоскливо без нее, захотелось посмотреть на родимое лицо, что я, никому ничего не сказав, отправилась в Крестцы. Разыскала больницу, санитарка указала мне окно инфекционной палаты. Я заглянула в него и громко позвала: «Мама!». На одной из коек приподнялась фигура и всплеснула руками. Мама узнала мой голос. Она встала и нетвердыми шагами подошла к окну. В сером больничном халате, похудевшая, побледневшая, подстриженная «под ноль», в платочке, мама все равно казалась мне красивой. Мы поговорили с нею. «Мама, поправляйся скорее и возвращайся к нам», — попросила я. Обратно я шла так легко, как будто у меня выросли крылья. Я была счастлива, что видела маму, говорила с нею, и мне хотелось скорее поделиться этой радостью с Дусей и отцом, который, конечно, уже переживал и думал, что со мною случилось какое-то несчастье. И вот наконец мы в поезде, следуем в Ярославль, отсюда наша группа пришла в село Путятино. Нас встретил председатель колхоза Иван Петрович и каждую семью отвел в отведенную избу, познакомил с хозяевами, которые отнеслись к нам очень приветливо. С собою у нас не было никаких запасов еды, поэтому он велел в каждую избу, где поселились эвакуированные, завезти много картошки и немного овощей. А весной 1943 года на колхозном поле нам и другим эвакуированным выделили участки, и осенью у нас уже было всё, выращенное своими руками. А через два месяца прибыла мама, где ехала, где пешком шла. Это была большая радость».
Однажды Катя заглянула в колхозную контору и увидела лозунг на кумаче, напечатанный белой краской: «Всё для фронта, всё для победы!». По этому лозунгу и жили они в эвакуации и потом, вплоть до окончания войны. Колхоз в Путятине был зажиточный, многоотраслевой, но главным направлением было овцеводство. Председатель Иван Петрович давал всем эвакуированным надомную работу, привозили шерсть, которая была очень загрязненной. Всей семьей они разбирали эту шерсть, мыли, сушили. Потом Катя на самопрялке пряла, снимала с колеса круглые мотки, вместе с Дусей они сматывали шерсть в клубки и приступали к вязанию варежек для нашей армии, они должны были быть с двумя пальцами — для большого и указательного, чтобы можно было стрелять. Еще они сушили для фронта картофель: сначала его мыли, чистили, затем резали на тонкие кружочки, раскладывали на противни и ставили в печь. Иван Петрович объезжал избы, собирал всю эту продукцию и отвозил на почту, там укладывали в ящики, и они отправлялись на фронт.
Дарья Васильевна с Алексеем Федоровичем на примитивном деревянном станке отжимали масло. Холщовый мешочек туго набивался льняными семечками и опускался в отверстие, вырубленное в бревне, потом они били по клиньям, два бруска сжимали мешочек, и из него начинало в миску капать масло. Оно было такое красивое, янтарного цвета, ароматное. Девочкам очень хотелось попробовать его, но они даже не лизнули красивого масла. Потому что оно было для фронта и, в конечном счете, для победы, которую они очень ждали. Хотелось домой, в свою «мещёрскую сторонку», чтобы возвратился Вася и другие парни из Мещёр и парни всей страны. Здесь, в ярославской деревне Федоровы получили первое письмо от сына. О себе он писал скупо: жив, здоров, воюет. Переписку вела Катя как самая грамотная. Вася просил в письме: «Пиши обо всём, каждая подробность мне интересна. Я читаю твои письма несколько раз и бережно их храню».
«Вот так и трудились мы целыми днями, — говорит Екатерина Алексеевна, — отдыхали редко. А когда выходили иногда погулять, местные мальчишки кричали нам: «Эй, привет, кувыренные!». Им лень было выговаривать «эвакуированные». Один мальчишка уж очень рьяно кричал. Мы с Дусей договорились, поймали и слегка намяли бока».
Летом все дети Путятина собирали ягоды. Чернику сушили. Затем шли грибы, их тоже собирали, сушили для отправки на фронт. Но эта работа была для них отдыхом.
В конце января 1944 года в Путятино пришла почта, из газеты они узнали, что 20 января Новгород освободили, стали собираться домой. Иван Петрович уговаривал их повременить: «Разве вам здесь плохо. Вы сыты. Хозяева вас не гонят». «Да хорошо нам у вас, — говорили мы председателю колхоза, — спасибо за всё. Но хочется домой». И они попрощались с Путятином.
Возвращение
Федоровы прибыли на станцию Пола и пешком отправились в Мещёры. А в родной деревне на месте дома — пустота. Оказывается, тут строили на Крестцы дорогу-лежневку и разобрали этот дом. Стали жить в пустующей избе, но вскоре возвратились хозяева. И так было трижды: только приютятся в избе, как снова надо освобождать её. Решили ехать в Полу. Здесь жили в землянке в Борках. Потом в д. Обша. Затем в Поле построен был барак, и там Федоровым дали комнату. Дарья Васильевна пошла работать на сплав.
По соглашению с союзниками СССР как наиболее потерпевшая сторона должен был получить от государства-агрессора репарации — возмещение материального ущерба. Например, немецкие войска угоняли от нас скот в Германию. Теперь она должна была возвратить награбленное. В областях, подвергшихся разграблению, стали создаваться группы, в основном — из колхозников, для поездки в Германию за скотом. Руководил созданием отряда от Полавского района инструктор райкома КПСС Артемий Иванов. Его помощником была ветврач Марина. В список была включена Дарья Васильевна, но глава семьи был уже совсем плох, и тогда вместо матери записали Катю, ей шёл 15 год. «Папа очень любил меня, знал, что у меня нет обуви, ведь мы тогда с весны до сентября ходили босиком. Папа с трудом поднялся, достал из сундучка кожаные заготовки и пошел к знакомому сапожнику, а через неделю у меня были маленькие красивые сапожки, — вспоминает Екатерина Алексеевна. — Выехали мы в сентябре 1944 года, еще шла война. Прибыли в Восточную Пруссию. Жителей не было, все разбежались, боясь мести. Мы обследовали хутора. Многие дома были пустые. В домах на вторых этажах был рассыпан горох. В овощехранилищах было много картофеля и овощей. Сначала мы боялись это брать. Потом Артемий нашел специалиста, который исследовал овощи: следов яда в них не было.
Однажды Иванов возвратился из какой-то нашей воинской части и объявил нам, что война окончена, Германия подписала капитуляцию. Мы кричали «Ура!», каждый выражал свою радость как мог».
В июне работа была закончена, можно было гнать скот домой. Артемий Иванов собрал всех, разложил перед людьми географическую карту, показал путь, по которому будут возвращаться, и закончил беседу словами: «Нам обещана вооруженная охрана, она догонит нас в пути. Конечный пункт путешествия — Чудово». Отправились через Польшу, потом — Белоруссию. В пути приходилось много работать: пасли, поили, доили. Молоко и творог обменивали у населения на хлеб. Вечером останавливались на ночлег, собирали хворост, разводили костер, готовили себе еду. Спали тревожно, надо было смотреть, чтобы коровы не разбрелись. Охрана же так и не догнала.
Когда они шли через Прибалтику, то по ночам иногда подходили к стадам вооруженные люди и забирали по нескольку коров. Это были «лесные братья», «борцы за свободу и независимость Латвии». В августе по ночам стали выпадать холодные росы, и однажды Катя пошла к обозу, чтобы достать из своей сумки сапоги и надеть свитер, который еще в Поле ей дали из американской гуманитарной помощи. Но сумки не оказалось. Думали, гадали и вспомнили, что один мужчина, который правил лошадью в обозе, ночью ходил в польскую деревню выпить с братьями-славянами за Победу. Туда, наверное, он и отнес Катину сумку с вещами. Возница отпирался, а не пойман — не вор. Пришлось девочке обмотать ноги всякими тряпками, но они защищали от камешков, а когда намокали, ногам становилось холодно.
И вот в ноябре они были в Чудове. Иванов говорил, что к их приходу готовятся, но ничего не было готово. Остановились в открытом поле. Утром трава покрывалась инеем, коровы ели эту траву, а через день то одна, то две погибали. Колхозы медленно разбирали скот, так как у них плохо было с кормами. Наконец коров разобрали, и можно было возвращаться по домам. Целый год они ходили в Германию за скотом.
Отца Катя в живых не застала, он умер в июле. Она пошла работать на сплав и отработала 10 лет.
В конце 1945 года пришло извещение, что Вася пропал без вести в феврале 1944 года. С тех пор подушка Дарьи Васильевны не просыхала от слез. Рано утром она вставала, ей хотелось кричать от горя, она одевалась и уходила на улицу, чтобы своими рыданиями не тревожить дочерей и соседей. Но Катя с Дусей слышали её плач и тоже начинали плакать. У Дарьи Васильевны развилась гипертония, заболело сердце. Работать она не могла.
В 1954 году Катя вышла замуж за Петра Никанорова, он во время войны подростком работал на оборонном заводе.
Болезнь Дарьи Васильевны прогрессировала, её парализовало. Катя ждала ребенка. И мать говорила: «Хоть бы мне дождаться и подержать на руках внука или внучку». Она дождалась: внучка Галя родилась в 1955 году. Как радовалась Дарья Васильевна! Но через два месяца её не стало.
Когда сплав перевели в Городок, то дом, в котором располагалась Полавская сплавная контора, был отдан Кате. «Так что дом, в котором мы с вами сейчас беседуем, — это бывшая Полавская сплавная контора», — сказала Екатерина Алексеевна.
В браке Екатерина Алексеевна была счастлива. Дочь Галя и сын Юра радовали хорошими отметками в школе. Потом Екатерина Алексеевна работала в столовой Полавского райпо. Приходило много народу. Фирменным блюдом столовой были пельмени, которые искусно готовила Данилова Анна Ивановна. Екатерина Алексеевна ей помогала.
Из столовой она и вышла на пенсию по возрасту. Ушел из жизни Петр. Дети выросли. Дочь живет в Санкт-Петербурге, во время отпуска навещает маму, привозит подарки, продукты. Сын с семьей живет на той же улице, что и его мама, и часто навещает её с невесткой, оказывая разнообразную помощь.
Недавно Екатерине Алексеевне Никаноровой исполнилось 85 лет.
Галина ЕФИМОВА, п. Пола
На снимке: Екатерина Алексеевна
Подготовила Людмила НОВОЖИЛОВА
