Истории опустевших деревень Поддорского района — история наших предков. Всё это нужно собирать, хранить и передавать по наследству, иначе забудем, какого мы роду-племени.
Это воспоминания нашей землячки, 85‑летней Антонины Тимофеевны Степановой, которые нашему изданию предоставила её дочь Анна. Рассказчица живёт и здравствует в селе Поддорье на улице Светлый путь, вместе с двумя своими детьми. Её дочь собирает всю историю деревни Каковка: воспоминания старожилов, фотодокументы, архивные справки, а ещё местные частушки, в которых и есть душа нашего народа.
— Когда мне было 3 года, умерла мать (рак груди), нас осталось четверо с отцом. Тяжело было ему справляться с такой оравой, так в доме появилась мачеха.
Финская война длилась недолго, отец вернулся. Привёз мне подарок — красивое оранжевое платье с оборочкой, которое тщательно было спрятано у него на дне коробки, а сверху лежали осьмушки табака, так как их багаж тщательно проверяли. Ничего нельзя было брать лишнего, а посмотрели, что махорка лежит, и всю коробку не стали проверять.
Затем Отечественная началась, остались с мачехой, но недолго мы с ней прожили. Из деревень народ был выселен в леса: каковские — к Полоям, ольховские — к Леховичам, ждали прихода немцев. Через Каковку проходили наши солдаты, отступали в сторону Марёва. Очень много их было, шли и шли целыми днями. В деревне — остановка на ночлег, заняли все дома. Вшивые, голодные, они делили между собой последние сухари.
Мачеха, оставив нас, ушла с солдатами, забрав с собой самого большого поросёнка. Два маленьких хрюшки и корова остались. Нас взяла к себе тётя Маша, родная сестра отца. Своих детей у неё было двое, так мы и жили с ней большой семьёй. Потом в деревню пришли немцы со стороны деревни Иструбищи. Их было немного, разведка, наверное, расположились в доме, где Жуковы жили, и в доме тёти Пани. Народ не трогали, но убили двух поросят, одного у Никитиных, другого у нашей тёти Маши. Она плакала:
— Не трогайте, у меня сироточки на попечении!
Немец оттолкнул ее:
— Матка — пук! — грозил пистолетом.
В дом Жуковых, где стояли захватчики, я вместе с Дусей Елисеевой ходила. У Дуси там кукла в шкафчике была, она быстро забрала её, и назад, к двери. Немцы сидят, едят, по своему лопочут, хохочут и нам есть предлагают. Но мы от страха убежали. Всех сгоняли строить мостовую на Иструбищи. Пробыли немцы в деревне недолго.
Потом шли тяжёлые бои в Тверской области, об этом все говорили, и в стороне Холма, наших погибло там много. Немецкие самолёты сбрасывали бомбы по окраинам леса, но деревню не бомбили. Было очень страшно, мы прятались на печке, когда приближался самолёт со свастикой.
Сиротство
— Отец с войны не вернулся, пропал без вести в марте 1944 года, так написано в Книге памяти. А на самом деле он умер от ран на руках своего земляка из деревни Берёзово, фамилия ему была Смирнов. Говорили, что так делали, чтобы не платить оставшимся дома сиротам пособия — уж много нас было тогда в России. Смирнов приехал после войны в деревню и искал нашу мачеху Надежду, чтобы передать какой-то наказ от отца — последние его слова. Но так как её уже в Каковке не было, а мы были ещё маленькие, то нам он ничего говорить не стал. Это потом уже рассказали деревенские о подробностях смерти отца. Сейчас Смирнова уже нет в живых, спросить не у кого, что наказывал папа перед смертью.
Жить было тяжело, как и всем в то время, пока отец воевал, нам давали паёк, а прислали извещение — и всё, хоть умирай. Копали мёрзлый картофель и пекли лепёшки из этой массы. Толкли липовые листья (сначала их сушили) и добавляли в муку. Возили тряпки по деревням, обменивали на еду. За юбку могли дать даже корзину картошки. Носили ягоды рябины сдавать в магазин в Иструбищах, взамен нам давали соль. Несмотря на голод и тяготы, все дети охотно учились в школе. Было тогда два учителя: одна — Вера Емельяновна (приезжая, так фамилию не помню) и военный, раненый из деревни Лопастино — Александр Александрович Окунев. Заканчивали 4‑й класс, экзамены сдавали в деревне Большие Язвищи. Я училась хорошо, 1 и 2 класс закончила на круглые пятёрки, даже был подарок от района — туфли, вручала их мне учительница. Это был настоящий праздник для меня, ведь обуви ни у кого не было, ходили в лаптях.
Послевоенная деревня
— Учёба закончилась, началась трудовая жизнь. Сеяли лён, рожь, овёс, горох, сажали картофель, турнепс. Работали за трудодни. Давали на них лён, который мы сушили дома на печи, мяли мялкой, опять сушили, трепали трепалкой, чесали щёткой, раскладывали на три сорта, свёртывали в кудели, вставляли в прялку и пряли. С хорошего льна точа хорошая получалась, с плохого шла на портянки. Держали овец, стригли их, шерсть носили в Марёво чесать, валяли валенки на дому, приходили валяльщики в деревню. Плели корзины из лучины, липовые лапти, вязали вязанки по вечерам при свете лампы, ткали половики.
В Каковке было два гумна, молотили рожь по 4 человека. На полях пахали тракторами, комбайны убирали зерно, технику пригоняли из Воротавина и Язвищ. В Каковке была кузница, трудились хорошие кузнецы, с одним дружила Валя Мазепова. На кладбище была часовенка, до войны действующая, в войну иконы унесли верующие по домам. Были амбары, кладовые, в которых хранили рожь, пшеницу, горох, лён.
По деревне проходила железная дорога (узкоколейка), по которой ездили мотовозы, тепловозы, дрезины. В то время только в леспромхозе работало больше 60 человек. Женщины наравне с мужчинами. Тепловозы ездили с вагонами, два вагона набиралось только с одной Каковки. Занимались заготовкой древесины, вывозили по железной дороге в Селеево, а раньше сплавляли по реке за Пролетарием.
Был колхозный двор, на котором откармливали бычков, более ста голов. Была конюшня, рабочие лошади. Было все, что должно быть в колхозе. В деревне — два магазина, медпункт, клуб, начальная школа — всё, что необходимо для жизни. В Ольховце была молочная ферма, 40 голов коров, там же сбивали и сливочное масло, топили его по домам в русских печах и носили в вёдрах на пункт приёма в Большие Язвищи, — как вчерашний день вспоминает старожил.
Легенды. А как без них?
— По рассказам жителей, когда-то в Ольховце была церковь (которая ушла якобы под землю), находили там часто церковную утварь. Может быть, это только слухи, легенды, не знаю.
В посёлке Пролетарий раньше был магазин, детский сад даже до войны, сюда приезжали на работу из других деревень, домов было немного около 15. Была там большая пасека. Жизнь шла полным ходом... Быстро она пролетела, деревни исчезли, народ разъехался. Сейчас мне 85‑й год, а помню всё, все подробности нашей большой жизни, — вздыхает ветеран.
— Ольховецкая церковь не провалилась — это легенда. Она была сожжена в 17 веке, во время Смуты в России. В то время на Русь шли полчища поляков, литовцев, а Василий Шуйский даже призвал шведов, под предводительством Якоба Делагарди, чтобы те помогли удержать ему власть. Народ Шуйского не поддерживал, слишком жестоко подавил он восстание крестьян под предводительством Ивана Болотникова. Это к слову, для фона рассказа.
А рассказ тот поведала мне бабушка Мария Семеновна Аввакумова, её прапрадед был вроде как служащим в Ольховецкой церкви. С колокольни этого храма просматривалось 12 деревень округи — вот это высота! И все они были сожжены литовцами, а жители уничтожены. Остались те, кто спрятался на болотах в Полоях.
Каковка находилась раньше в километре от теперешнего местонахождения по дороге на Воротавино, у Большого камня. Здесь стояла мельница. Видимо, в то время речка Сережа была шире. Старые берега еще можно рассмотреть. А на месте теперешней Каковки была деревня Антоновка. Выжившие жители были из Каковки. А в Антоновке, скорее всего, уцелели дома. И каковские мужики поселились с семьями в этой самой Антоновке, но называли её именем своей деревни — Каковка. Шесть сохранившихся фамилий уцелело тогда. Бабушка называла все, но я не запомнила. Да и зачем запоминать, когда все переженились, стали родственниками.
Полчища литовцев повернули вспять у Воротавина, говорят, раньше эту деревню называли Воротилово: воротили врагов. Может, в рассказе бабушки есть неточности, и некоторые события вызывают сомнения, но она утверждала, что ей это рассказал её дед, а деду — его дед. Кстати: вся ценная церковная утварь и иконы были спрятаны моим предком с сыновьями около Ольховца на дне глубокого колодца. Бабушка находила его, дна не смогла достать даже длинным шестом, настолько он глубок. Она говорила: все это найдёт кто-то из нашего рода, — добавляет к рассказу подробности Тамара Голубева, тоже уроженка деревни.
Записала Любовь ВАСИЛЬЕВА
Фото из семейного альбома Степановых
