Вот такой помнит войну последняя в селе Медведь живая солдатская вдова Раиса КОСТОПРАВОВА.
Немцы угоняли скот, забирая его у деревенских жителей. А коровушки, лошади и овцы и до войны-то были главным богатством не слишком зажиточных русских людей. На них держались большие крестьянские семьи, в которых по одному ребёнку не рождалось, а чаще — по пять-шесть, а то и того больше.
Когда угонщики подошли ко двору Раковых, мать велела детям: «Ребятишки, плачьте!». И все завыли на разные голоса. Все шестеро. Один немец добрым оказался, жалостливым, будто и сам из такой же небогатой многодетной семьи. Спрашивает у матери: «Матка, это твои киндер?». Та признаётся, размазывая по щекам горькие слёзы: мои, мол, чьи же ещё? Тогда этот немец говорит ей примерно так: «Пусть киндер много сена у двора набросают, чтобы ворот не видно было. И стоят, дальше плачут». Так и сделали. Самый старший брат, Иван, забрался на сеновал, сено срыл. Остальные этим сеном все ходы-выходы заложили и стали опять реветь белугами. Фашисты набили скотом машины и уехали, а их две коровы и лошадь во дворе остались стоять — до освобождения кормили семью и соседей.
Начала я свой рассказ о судьбе Раисы Николаевны с этого эпизода не случайно. Потому что жизнь человеческая полна загадок и странностей, бед и радостей — и всё это так перемешано, свито в куделю, что и не разобрать, чего в этой жизни больше.
Я приехала в Медведь к полудню. В это время дочь Раисы Костоправовой, Анна Николаевна, уехала в Шимск «по магазинам». А живут они вдвоём в голубеньком домике рядом с автостанцией.
Дверь была незапертой. Смешной пёс Мишка встретил меня радушно, даже не залаял. Это потому, что я сразу с ним поздоровалась и не испугалась. Да и кого там пугаться: забавная собачка с шелковистой шёрсткой и в попонке для тепла.
— А на других гавкает, — комментирует ситуацию хозяйка дома и пса, — иного аж за сто метров от двора лаем прогоняет, да грозным таким... Мы вот тут живём с Аней. Хорошо живём, внукам помогаем.
В отличие от многодетных предков у Раисы Николаевны — всего одна дочь, зато двое внуков и четверо правнуков. Муж, фронтовик Николай Яковлевич Костоправов, погиб давно, 37 лет назад. На войне выжил, а в мирное время попал под колёса автомобиля на дороге недалеко от сельского кладбища. С тех пор Раиса овдовела и второй раз замуж выйти не пыталась и не помышляла даже. Да и было ей в ту пору уже за пятьдесят.
Немного о том, как она очутилась в Медведе — далеко от родной деревни Поясниково.
— В 47‑м году мы переехали в Раглицы — папа поступил там работать на мельницу. В тот же год в родах умерла мама — она была беременна восьмым ребёнком, а шёл ей сорок первый год. Умерла и оставила на меня четверых младшеньких: 12, 9, 6 лет и 4 года. Я и стала им всем мамкой. Два года нянчилась, а в 49‑м замуж вышла за раглицкого парня. Дети с папой остались. Да, впрочем, он вскоре женился на вдове. Трудно, бедно жили: у него четверо, да у неё трое ребятишек, а послевоенные колхозные годы были голодными, не лучше, чем военные.
Моему мужу предложили работу секретаря сельсовета, и мы из Раглиц переехали в Медведь. Я без всякого образования работала где приходилось: в пекарне, в столовой, уборщицей в школьном интернате. Зарплата, конечно, маленькая совсем была, поэтому ходила за клюквой на болото. Ягоду на попутных машинах возила в Ригу продавать — там хорошо её брали и задорого. Три сезона повозила — дом построили. Не только на вырученные от ягод деньги — работали же... Много работали, никаким трудом не гнушались и не думали, что платят мало, как-то и не принято было об этом переживать.
Действительно, наши матери, бабушки и дедушки никогда не вели разговоров о маленьких зарплатах, а старались скопить денежку из побочных доходов: сдавали государству мясо, молоко, картофель и овощи — выращенное и выпестованное в личном подворье и на земельном участке. И нас вырастили на эту денежку, невеликую, слезами и потом политую. И ничего — выросло поколение 50‑х, 60‑х годов и тоже не задумывалось над тем, что за труд мало платят, что где-то кто-то живёт много богаче и жизнь у них куда привлекательнее, интереснее, чем наша... И телевизоров в деревне в 60‑е не было, и даже в 70‑е — раз-два и обчёлся. Да и в «ящиках» в те годы сегодняшнего безобразия не показывали, а исключительно хорошие военные фильмы, передачи, типа «Сельский час», и всякое такое, что не давало взрасти в человеческих душах таким качествам, как зависть, алчность и ненависть к себе подобным людям из разных братских республик и социалистических государств. А капитализм, которого мы не знали, уже в нашем понятии загнивал. Вот в такую эпоху жила тётя Рая и все близкие ей по возрасту поколения.
Но была в её судьбе война. Она должна помнить, ведь в 41‑м ей уже исполнилось 12 лет, а в 45‑м, победном — аж 16.
Она должна помнить это лихолетье и как его пережили. И вот тут начинается рассказ не слишком патриотичный в смысле идеи и творческого замысла. Потому что война — не то чтобы совсем обошла стороной их небольшую любынскую деревушку Поясниково, а как бы пощадила, что ли — будто Богородица прикрыла её мягким белым крылом. Бои, бомбёжки, артобстрелы и прочие ужасы жители той деревушки наблюдали со стороны: слышали отзвуки, видели отблески. А у них разместились вполне русские, точнее — советские, люди во вражеской форме.
— Мы называли их власовцами. Не знаю, то ли они из окружения вышли и к нам попали, то ли что, но прибыли они с немецким начальством. Они нас не обижали. А потом однажды, помню, эти ребята народ предупредили, что фашисты в деревню должны прийти, и мы попрятались в лесу. Да какое — в лесу, около деревни — сплошь кустарник был да перелески мелкие. А большой лес — тот подальше, до него мы не добрались.
Тут надо сделать отступление от рассказа Раисы Николаевны. Нужно понять, в каком месте находится деревня Поясниково, давно обезлюдевшая, что там жилое рядом с нею находится.
— Якшино недалеко и Любыни, и Иваньково, а ещё Князево, — пытается пояснить Раиса Николаевна.
Любыни и Князево я представляю чётко, хотя в последнем всего одна семья проживает, и то поселившаяся уже в наши дни — Гена Мареев с женой и ребятишками. Где-то там, километров шесть-семь в сторону — Поясниково. Деревня вроде бы с карты района не исчезла, только все люди переселились кто куда. А раньше, до войны и в войну, там насчитывалось примерно тридцать дворов. А сколько жителей? Так посчитайте, если почти в каждом дому по пять-шесть одних только ребятишек было.
...Так вот, попрятались люди в кустах, да начали оккупанты строчить по ним из автоматов. Между очередями кричали, чтобы выходили и шли по домам. Что было делать ситцевому да сопливому войску? Вылезли, в свои избы вернулись. И разместились по всей деревне опять же власовцы, самих немцев было мало. Соорудили двухъярусные кровати, и в каждой избе по семь-восемь поселенцев обосновались на жительство.
— Мы их не боялись, — рассказывает бабушка Рая. — А что бояться, они же были свои. Один, дядя Яша, — из Старой Руссы, из Пскова были ребята молодые, а несколько человек — из Москвы. Они для нас драматические пьесы играли в старой школе и по канату ходили, как в цирке. Они говорили, что неужели, мол, немцы думают, что мы своих обидим... Я так полагаю: просто все хотели жить... Вообще, иногда и у нас постреливали, в лесах жили партизаны, и немцы туда не совались. Многие деревенские тоже в партизаны ушли, а нашему отцу как-то не случилось. Но его однажды чуть не расстреляли «за связь с партизанами» — обошлось. Да и не удалось ему ни с кем связаться.
Такая вот ошибка военной биографии. Раиса Николаевна рассказывает, а мне остаётся только дивиться. Представляю: деревянная деревенька меж лесов и перелесков. Стоит вдалеке от больших дорог меж обугленной и разорённой земли. Кругом — война, а в этой деревушке играют дети, а нестрашные власовцы показывают им отрывки из пьес Островского, жонглируют яблоками и ходят по канату. Может, они из бывших студентов каких-нибудь театральных училищ? Или циркового? Может быть.
Нас учили, что армия Власова — предатели, вступившие в сговор с фашистами для того якобы, чтобы создать отдельную армию освобождения России и от Гитлера, и от Сталина. Наверное, история Второй ударной армии — одна из самых загадочных страниц Великой Отечественной войны. Мы знаем, что в 1942–1944 годах РОА как реальное воинское формирование не существовала, а использовалась в пропагандистских целях, для вербовки коллаборационистов. «Коллаборациони́зм» означает осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество с врагом. Так вот этих людей фашисты использовали для выполнения охранных функций и борьбы с партизанами. Сторонники Власова утверждают, что ими руководил патриотизм и они остались верными своей Родине, но не своему правительству. Противники генерала считают, что он и иже с ним были изменниками. По мнению этих исследователей, бойцы русского освободительного движения перешли на сторону вермахта не по политическим мотивам, а для спасения собственной жизни.
Когда слушаешь рассказ русской женщины, очевидицы тех событий, понимаешь, что власовцы, которые были поселены в деревне Поясниково для борьбы с партизанами, на самом деле ни с кем не боролись, они просто не желали воевать, а хотели жить. Вправе ли мы осуждать их сейчас за то, что они не стали не только героями, но даже солдатами?
— У нас в деревне один советский лётчик прятался, — как бы оправдывая недостаток героического в прошлом своей деревни, вспоминает бабушка Рая. — Мы ему жизнь сохранили... А когда немцы стали отступать к Сольцам, начали сгонять народ в обозы для отправки в Германию. Мы убереглись, а старшего брата Ивана забрали вместе с лошадью. Но он сбежал — на этой же лошади домой вернулся. Коняка была хорошая, сильная... Лесными дорогами брата до дому донесла...
Из всех братьев и сестёр Раковых сейчас в живых маленький Славик (ему 76‑й год идёт, живёт в Ленинграде), брат Володя (в Барнауле), сестра Люся (живёт через два дома от Раисы) и сама она, героиня этого очерка. Героиня неунывающая, добрая, бесхитростная и очень милая. 24 февраля ей исполнится 90 лет. Мы пожелаем ей силы духа дожить до ста и более, радуя и удивляя, как власовцы-канатоходцы, внуков‑правнуков и всех окружающих людей. Удивляя... потому что, подозреваю я, сам Господь Бог хранил эту семью. Иначе откуда же нестрашный немец, не посмевший отобрать кормилиц-коровушек и лошадь у чужих для него детишек, и артистичные власовцы, благодаря которым деревня не подвергалась всяческим карательным мерам и выжила не разорённой, не выжженной войной?
Татьяна КОЗЛОВСКАЯ
Фото автора
