Наравне с взрослыми пришлось испытать ужасы войны жительнице районного центра Таисии Ивановне Шлоповой, окончившей первый класс школы накануне вторжения немецко-фашистских войск в нашу страну: подростки её поколения в одночасье были лишены счастливого и беззаботного детства.
В один из летних солнечных дней к ней в гости пришли младшие школьники, посещающие летний оздоровительный лагерь дневного пребывания «Калейдоскоп». Инициатором такой встречи стала учитель Парфинской школы, председатель районного женсовета Татьяна Михайловна Полявина.
«На всю жизнь мне запомнилось начало главы, посвященной событиям Великой Отечественной войны, из школьного учебника истории 4‑го класса, — обратилась она к ребятам. — Эти строки о начале войны: «На востоке чуть розовеет узкая полоса зари. Люди спокойно спят после трудовой недели. Наступающий день — воскресенье. Тихо повсюду в этот предрассветный летний час. Но не спят пограничники. Зорко охраняют рубежи советской земли. Вдруг видят они: на западе на чуть светлеющем небе появляются огни. Красные, зелёные, они приближаются к границе. Их очень много. Над границей пролетели самолёты. На мирную советскую землю обрушились вражеские бомбы. Ударили артиллерия, пулемёты. Языки пламени взметнулись, казалось, до самого неба. С советской стороны в ответ загрохотала артиллерия, застрочили пулемёты. Наши пограничные войска вступили в смертельный бой. Так началось утро 22 июня 1941 года». А для Таисии Ивановны — тогда Таси Тимофеевой — в это утро закончилось мирное детство. Были такие же летние каникулы, хотелось веселиться, играть, отдыхать, а все изменила война».
Это страшное слово у школьников ассоциируется с прочитанными книгами и увиденными кинофильмами, с патриотическими мероприятиями, проводимыми в школе, с международной акцией «Бессмертный полк» и вот с такими встречами с очевидцами тех событий. Разместившись во дворе дома — кто на скамейке, кто на траве, младшие школьники слушали рассказ пожилой парфинки, которой в далеком 1941 году было лет меньше, чем многим из них сейчас. Она вспоминала отдельные эпизоды, односельчан, лица незнакомых русских солдат, расстрелянных немцами, и многих, с кем довелось встречаться в годы войны. И все заново переживала, чувствовала сострадание к ним, хотя прошло более 75 лет.
Что такое — растяжки?
«Жили в поселке Пола. Когда немцы разбомбили эшелон с ленинградскими детьми, нас с младшей сестрой отправили в деревню Дуплянка к дедушке Тимофею Васильевичу. Он решил, что надо уходить в лес. Говорил: «Немцы — трусы, лесов боятся». Четыре семьи из нашей деревни отправились в Бегловский мох и разместились на двух островках: на одном — люди, на другом — кони, коровы — в общем, домашний скот. Не раз приходили наши солдаты, которые шли на Кневицы, и дедушка проводил их через Черную речку. А когда пришла последняя группа, солдаты велели нам уходить по старой лесной дороге через станцию Беглово. И идти надо было очень аккуратно: немцы все вокруг заминировали, чтобы жители не смогли выйти из леса. Вот тогда-то я и увидела впервые «растяжки», которые понаставили кругом. Нам повезло, прошли благополучно: ни люди, ни животные не подорвались.
Вернулись в деревню, а в ней всё разграблено. Уходя в лес, жители что смогли — одежду, одеяла, кой-какую утварь — спрятали в картофельные бурты. Да, видно, все это фашисты нашли: что получше — взяли себе, а остальное разбросали и развесили на яблонях. А вещи-то были хорошие: все ручной работы, домотканые, льняные. Одно слово — мародёры. Дедушка говорит: «Ну надо же, Германия — такая богатая страна, а они пришли к беднякам и последнее отбирают».
Не знаю, какие они были богатые, но первые слова, входя в любой дом, с порога говорили: «Хозяйка, давай млеко, яйко...». Часто говорили, что не понимают по-русски, а сами-то все понимали.
В детстве я очень любила клюкву. Бабушка насыплет мне целый карман, выхожу на улицу и ем. Вот однажды гуляю на улице вместе с «любимой клюквой», а немец стоит поодаль и смотрит на меня. Потом подходит и протягивает руку: мол, насыпь. Опешила, попятилась, а стоявшие рядом мужчины-односельчане говорят: «Насыпь ты ему, пусть попробует наших «журавинок» (так ягоду называли). Поделилась ягодами, а он попробовал и сморщился. Говорит: «Не надо такой кислятины». До этого все говорил, что по-русски ничего не понимает, а тут все сразу понял.
Пришлось поколесить
«С приходом немцев начались наши гонения по деревням. Приехали в Кутиху — немцы выгнали. Направились в Учны, Точково с надеждой, что деревни находятся в лесу, и они туда не придут. Дома все были заняты, поселились в бане. Тогда было не до удобств. Опять пришли немцы, погрузили всех в машину и отправили в Васильевщину, затем — в Сорокопенно. Маму и дедушку вместе со взрослыми односельчанами заставляли работать, а мы и соседские дети, до 10 человек, оставались под присмотром моей бабушки Евдокии Егоровны. Она не боялась немцев, говоря: «Я старая, что они мне сделают».
Потом какое-то время нас содержали в старорусской тюрьме, кормили гороховым супом, сваренным с нечищеной картошкой, да галетами, в которых было больше опилок, чем муки. В общем, пришлось побывать не по своей воле в разных деревнях и нашей области, и соседней.
Где бы ни бывали за время войны, везде немцы заставляли учиться детей: чтобы не шныряли без дела, не встретились с партизанами и не рассказали что-нибудь. Поэтому учиться пришлось начинать несколько раз и все в разных школах. Где-то, уже не назову населенного пункта, была очень красивая школа, которая располагалась в километре от деревни. В ней была молодая учительница. Она никуда не уехала, а жила в школе. Вот мы ходили к ней, учились. Однажды пришли — в классе мебель вся поломана, книги разорваны, тетради разбросаны, стены и парты забрызганы кровью, а учительницы нет.
То, что фашисты были жестокими, слышала не раз. Приходили к нам в деревню «немецкие партизаны» — немцы, маскировавшиеся под наших партизан. Они были жестокими, грабили, чтобы у жителей сложилось негативное отношение к настоящим русским партизанам. Вот однажды пришли они в соседнюю деревню, разговорились с жителями. Одна бабушка пожаловалась, что приходится работать на немцев, которые кормят галетами. «А что, вам не нравятся галеты?», — спросили они. «Да хотелось бы и хлебца толкового», — сказала пожилая женщина. Ну они и дали «хлебца»: расстреляли всех жителей, даже грудного ребенка не пожалели.
А жители по возможности все равно нашим партизанам помогали. Старосте деревни фашисты приказывали регулярно собирать для них обоз продуктов. А он все организует и в лес: сообщит нашим, в какой день, к какому часу, сколько немцев приедет за продуктами.
Он же предложил дедушке спрятаться в лесу, чтобы нас не угнали в Германию. В старом, заброшенном партизанском бункере нам места не хватило: там своих местных жителей было много. И пришлось нам в ожидании своих солдат две недели прожить в холоде. Была зима, вырыли в снегу окоп, нарубили веток, чтобы на них сидеть, лежать. Бабушка боялась, что мы простудимся, и нам говорила: «Поджимайте ноги крестом и садитесь на них».
Незнакомые фотографии
«Сколько молоденьких солдат погубила война! Лица троих из них до сих пор помню. Большой отряд десантировался с самолетов. Но вместо Чапова они приземлились близ Кутихи, на поле, где нет ни кустиков, ни деревьев. Немцы их расстреляли в упор. Наверное, им неправильно дали координаты для высадки, или еще что-то приключилось. Убитых немцы приказали деревенским жителям собрать. Я напросилась с дедушкой, хотя он не хотел меня брать. Собирали документы, а в них — маленькие фотографии, которые потом очень долго хранила. Мальчишки были совсем молоденькие, почти все москвичи, наверное, только что из училища. Выжили только трое. Их-то и привели в деревню к коменданту. Одеты наши солдатики были «с иголочки» — хорошие полушубки, валенки, шапки. Немцы все с них сняли: в зимнюю стужу оставили в одном нижнем белье. Деревенские женщины пожалели их и стали собирать одежду, обувь — у кого что есть. Конечно, принесли все старенькое, заплатанное: откуда быть хорошему! На голову женщины предложили повязать передники: шапок не было. Один из солдатиков не хотел в это одеваться, говорил, лучше так умру. Другой повязал передник на голову так, чтобы уши были открыты. Говорил, что хочет все слышать: он немного понимал по-немецки.
Вот кутаются ребята от холода в принесенную им одежонку, а немцы над ними смеются, фотографируют и говорят: пошлем фото в Германию, пусть посмотрят, как выглядят советские солдаты, в чем воюют. Даже фотографировать их поставили не на улице, а рядом с неказистым сараем. Потом вывели их за деревню и расстреляли.
Много пришлось слышать в то время таких звуков. Обстрелы деревни Сорокопенно были регулярными: три раза в день — утром, в обед и вечером. Мы даже примерно знали время и ждали. Дедушка даже говорил: «Давайте попьем чайку, пока не стреляют». Так, однажды сели попить чайку, а снаряд как раз угодил поблизости. Так ухнуло, что чуть самовар не опрокинуло волной. Дедушка только и успел его схватить, чтобы он не опрокинулся и не ошпарил нас.
Даже младшая сестра Лида знала, что вот-вот начнется обстрел. Она тянула бабушку за подол платья и всех звала за деревню, на луку. Там был вырыт окоп, где все прятались. Даже мысли тогда не было, что снаряд может попасть и сюда».
* * *
Война стерла с лица земли тысячи населенных пунктов. С тоской вспоминает Таисия Ивановна о родной деревеньке Дуплянке, от которой также остались только название да память. В пятидесятые годы она побывала на месте деревни: пустота и тишина, даже фундаменты полуразрушены, а на месте дома дедушки остался дуб, который помнила с детства.
После войны их семья обосновалась в п. Парфино, где жили родственники. Таисия снова пошла учиться в школу. Окончив 7 классов, работала на шпалозаводе, на фанерном комбинате, а затем более 20 лет — почтальоном. Она знала почти всех жителей поселка, и ее приветливо встречали в каждом доме. Почтальон был долгожданным гостем: приносил газеты и журналы, выдавал пенсии, предлагал купить конверты и открытки. И труд этот был нелегким в прямом смысле слова: сумка почтальона всегда была набита до отказа всевозможной корреспонденцией. Уйдя на заслуженный отдых, нашла применение своим силам на приусадебном участке: сидеть сложа руки она не привыкла.
Ей, как и многим детям войны, выпала нелегкая доля. Она пережила все трудности той суровой годины, ждала победы и радовалась наступившему миру. В 87 лет она не жалуется на здоровье, трудится по мере сил и всегда приветлива к окружающим. Видно, у людей такой судьбы своя, особая закалка.
Светлана НИКОЛАЕВА
Фото автора
