В России его называли «карамельным королём», а современники утверждали, что родился и вырос он в деревне Новгородской губернии. Поиски привели в Мошенской район.
Ландрин на душу
В 1880 году купец первой гильдии, Почетный гражданин Санкт-Петербурга Георг Ландрин высочайшим указом Александра II был произведён в Поставщики Двора Его Императорского Величества с правом использования Государственного герба. Случилось это по заведённой в то время традиции, когда перед Рождеством было принято дарить близким на праздник сладости, особенно детям. Производство в это время хоть и переводили на круглосуточный режим, ландриновские печенье, бисквиты, шоколад и конфеты сметались с прилавков мгновенно. Но больше всего торговые точки ждали леденцов, благодаря которым и прославился Георг Ландрин.
В отличие от других кондитеров он начал выпускать их в виде ассорти многоцветными или двуцветными — одна половинка беленькая, а другая, к примеру, красненькая или жёлтая, в зависимости от вкуса — лимонные, ягодные, апельсиновые. Сначала их продавали на развес, а потом Ландрин придумал упаковывать леденцы в жестяные банки — получалось недорого и очень удобно!
В 1869 году продукция под маркой «Георг Ландрин» получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже и сделала имя её владельца знаменитым! Заказы посыпались со всей России, лакомства признали в Западной Европе. У российского народа появилась особая мода на леденцы — их везли в подарок родным с ярмарок, особым шиком считалось открыть коробочку и угостить конфеткой девушку на свидании, в лавки к старьёвщикам зачастили ребятишки, чтобы обменять ненужную утварь на баночку сладостей. Есть воспоминания, что Александр II был сладкоежкой и знаменитые леденцы от Георга Ландрина не переводились при Дворе Его Величества, а на большие торжества, на то же Рождество, царственные особы заказывали фабриканту изысканные десерты к праздничному столу. Например, цветы из карамели, которые считались высшим достижением кулинарного искусства, сравнимого с ювелирным.
Со временем имя собственное становится нарицательным. Слово «ландрин» уходит в народ и уже в толковых словарях русского языка трактуется как сорт леденцов и монпансье!
В обиходе появляются крылатое выражение типа «лить ландрин на душу» и даже частушки:
С чем сравню я ваши глазки,
Положительно с ничем,
Не могу сравнить их даже
С ландрином и монпансьем.
Неожиданно особую любовь получили и те самые жестяные баночки из-под леденцов — хозяйки их использовали под пуговицы и иголки, отцы семейств — для хранения всевозможных винтиков и шпунтиков, а дети прятали свои «сокровища».
Вальс монпансье
Год от года производство фабрики Георга Ландрина стремительно растёт и в 1882 году удостаивается высокой награды на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Санкт-Петербурге как крупный экспортер, вытеснивший с российского рынка зарубежную кондитерскую продукцию.
Но в возрасте 60‑ти с небольшим лет Ландрин неожиданно умирает. Детей у него не было, и ведение дел взяла на себя вдова, Евдокия Ивановна Петерс-Ландрина, по происхождению остзейская или прибалтийская немка, сумевшая, вопреки ожиданиям, не только удержать тяжелое хозяйство, но и воплотить планы мужа. Запускаются и строятся новые производства, под вывеской «Георг Ландрин» открываются фирменные магазины, в том числе в самом центре Санкт-Петербурга и Москвы.
Вскоре предприятие переименуется в Товарищество на паях «Георг Ландрин», привлекает в развитие серьёзные капиталы и увеличивает мощности. Уже в начале ХХ века Товарищество выпускает продукции на 1 млн 200 тыс. рублей (при средней в России зарплате, например, рабочего в 37,5 рублей в месяц, а чиновника высшего ранга в 500 рублей), что в нынешнем денежном эквиваленте составляет приблизительно больше миллиарда.
Кстати, здесь впервые начали выпускать коробки конфет и баночки с леденцами, в которых были настольные игры, например, «Изгнание Наполеона из России». В коробках можно было найти сюрпризы и призы в виде миниатюрной книжки с народными сказками или стихами Пушкина. Не считали зазорным заниматься кондитерской графикой такие знаменитые художники, как Билибин, Бенуа, Васнецов. По заказу российских кондитеров композитор Яков Фельцман, автор знаменитого романса «Ямщик, не гони лошадей», написал «Вальс монпансье» и «Шоколадный вальс», ноты которых прикладывались к определённому сорту конфет. Чести попасть на имперскую конфетную обёртку удостоились писатель Лев Толстой, оперный певец Леонид Собинов и, что интересно, таким образом молодой «буревестник революции» Максим Горький был «воспет» именно царскими кондитерами! Кстати, советская власть такой чести пролетарского писателя почему-то не удостоила.
Но... После революции 1917 года Товарищество «Георг Ландрин» было национализировано, а вскоре цеха некогда могущественной конфетной империи и вовсе закрылись. Возобновить производство сумели лишь в тридцатые годы — новому объединению было присвоено имя наркома Анастаса Микояна. Однако восстановить свой кондитерский профиль удалось лишь после войны, но от былой славы не осталось и следа. С тех пор производство неоднократно меняло собственников и в 1992 году стало называться АОЗТ «Первый кондитерский комбинат «Азарт», начавший выпуск карамели «Чупа-Чупс». Сейчас на месте фабрики в Санкт-Петербурге ведётся строительство жилищного комплекса бизнес-класса.
Георг, он же Фёдор?
Впервые судьбой Георга Ландрина я заинтересовался много лет назад после того, как впервые прочитал книгу Владимира Гиляровского «Москва и москвичи» (об этом немного позже). Но тогда найти какую-либо информацию было крайне сложно — доступ в архивы был весьма затруднительным, а Интернета в Советском Союзе, как вы пронимаете, увы, не было. Вернулся к этой теме совсем недавно, когда снова перечитал Гиляровского, точнее его рассказ «Булочники и парикмахеры».
Сразу скажу, что из сведений о Георге Ландрине, его личной жизни, родителях, друзьях, увлечениях и даже жене либо ничего неизвестно, либо известно совсем мало. Не удалось даже найти его портрет в отличие от фотографий ландриновских конфет и фирменных магазинов, коих в Интернете — в достаточном количестве. Его имя не попало даже в Википедию, в которой нашлось место куда менее значимым фигурам. К тому же скудные сведения о знаменитом фабриканте, которые пришлось собирать, что называется, с миру по нитке, весьма и весьма противоречивы. Ландрина называют то уроженцем Новгородской, то Нижегородской, то Тверской губернии, то рождённым в Ревеле (Таллинне) потомком немецких колонистов, православным и лютеранином. В каких-то источниках в начале карьеры он числится приказчиком в модной и популярной кондитерской швейцарцев «Вольф и Беранже» в Санкт-Петербурге, в каких-то — кустарём, изобретающим в одиночку свои рецепты конфет и леденцов. Разнятся даже годы жизни (примерно 1817–1882 гг.). А ещё есть свидетельства, что крещён он был как Федор (по отчеству Матвеевич), но сменил имя под влиянием очень модной и чрезвычайно популярной в то время книги «Повесть о приключении английского милорда Георга».
Сайка с тараканом
Все мои изыскания, попытки найти истину были настолько запутаны и порой тщетны, что в какой-то момент возникало желание поставить на них жирный крест, что было бы, в принципе, логично, ведь со дня рождения главного героя прошло 200 лет, и сколько воды утекло в той самой речке, одному Богу известно. Но что-то удерживало, и я снова и снова перечитывал собранный материал и пытался найти что-нибудь ещё. Но, главное, меня удерживал Владимир Алексеевич Гиляровский, тот самый легендарный и с юности мною любимый писатель дядя Гиляй, живший в Москве на стыке ХIX–XX веков. Его тогда называли тоже королём, но репортёров. Журналист, спортсмен, актёр, он был летописцем Москвы того времени, «исползал» её вдоль и поперёк, был вхож и в высокие кабинеты градоначальников, и считался своим в трущобах, трактирах и ночлежках, водил дружбу с художниками, жандармами, жокеями, кондукторами, половыми, ворами и последними нищими. И вот в одной из своих заметок, за которыми охотились столичные газетные издатели, Гиляровский пересказывает воспоминания известного всей России московского булочника, купца и тоже Поставщика Двора Его Императорского Величества Ивана Филиппова. Того самого, что прославился своими «калачами с ручкой» («дойти до ручки» — это отсюда, так как простецкий люд, после трапезы, измазав её немытыми руками, выбрасывал, и съесть ручку калача, выпекаемого из твёрдого невкусного теста, считалось форменным падением) и сайками с изюмом. Эти самые сайки очень любил генерал-губернатор Москвы Закревский, и их каждое утро привозили ему горячими к чаю. Далее привожу текст из книги Гиляровского «Москва и москвичи», так как лучше него пересказать это невозможно:
«... — Э‑тто что за мерзость! Подать сюда булочника Филиппова! — заорал как-то властитель за утренним чаем.
Слуги, не понимая, в чем дело, притащили к начальству испуганного Филиппова.
— Э‑тто что? Таракан?! — и сует сайку с запеченным тараканом. — Э‑тто что?! А?
— И очень даже просто, ваше превосходительство, — поворачивает перед собой сайку старик.
— Что-о?.. Что-о?.. Просто?!
— Это изюминка-с!
И съел кусок с тараканом.
— Врешь, мерзавец! Разве сайки с изюмом бывают? Пошел вон!
Бегом вбежал в пекарню Филиппов, схватил решето изюма да в саечное тесто, к великому ужасу пекарей, и ввалил.
Через час Филиппов угощал Закревского сайками с изюмом, а через день от покупателей отбою не было...»
Не мог отказать себе в удовольствии процитировать Гиляровского, хотя придётся цитировать рассказ «Булочники и парикмахеры» ещё раз, что имеет самое непосредственное отношение к Георгу Ландрину, которого булочник Филиппов, надо полагать, знал лично.
«... — Вот хоть взять конфеты, которые «ландрин» зовут... Кто Ландрин? Что монпансье? Прежде это монпансье наши у французов выучились делать, только продавали их в бумажках завернутые во всех кондитерских... А тут вон Ландрин... Тоже слово будто заморское, что и надо для торговли, а вышло дело очень просто.
На кондитерскую Григория Ефимовича Елисеева это монпансье работал кустарь Федя. Каждое утро, бывало, несёт ему лоток монпансье, — он по-особому его делал, — половинка беленькая и красненькая, пёстренькая, кроме него никто так делать не умел, и в бумажках. После именин что ли, с похмелья вскочил он товар Елисееву нести.
Видит, лоток накрытый приготовлен стоит. Схватил и бежит, чтобы не опоздать. Приносит. Елисеев развязал лоток и закричал на него:
— Что ты принес? Что?..
Увидал Федя, что забыл завернуть конфеты в бумажки, схватил лоток, побежал. Устал, присел на тумбу около гимназии женской... Бегут гимназистки, одна, другая...
— Почем конфеты? Он не понимает...
— По две копейки возьмешь? Дай пяток.
Сует одна гривенник... За ней другая... Тот берет деньги и сообразил, что выгодно. Потом их выбежало много, раскупили лоток и говорят:
— Ты завтра приходи во двор, к 12 часам, к перемене... Как тебя зовут?
— Федором, по фамилии Ландрин...
Подсчитал барыши — выгоднее, чем Елисееву продавать, да и бумажки золотые в барышах. На другой день опять принес в гимназию.
— Ландрин пришел!
Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл. Стали эти конфеты называться «ландрин» — слово показалось французским... ландрин да ландрин! А он сам новгородский мужик и фамилию получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит...»
Всё дело в речке
Я тщетно пытался найти реку с таким названием, но сделать это так и не удалось — ни в одном российском справочнике реки Ландры не оказалось, не было такой ни в новгородской, ни в сопредельных губерниях. Как не было и нет и в России тоже — усугубили моё разочарование, любезно откликнувшись на мою просьбу, в Федеральном агентстве водных ресурсов России.
Значит, что-то напутал, не разобравшись в своих блокнотных записях либо Гиляровский, либо булочник Филиппов нафантазировал, хотя зачем ему это нужно — человек более чем уважаемый, как никто другой знавший цену купеческого слова, ценившегося в их сословии превыше любых банковских гарантий.
Так я думал, с сожалением сворачивая своё неудавшееся «журналистское расследование» о новгородских корнях Великого кондитера. Но тут вдруг, уже убирая в стол какие-то черновики и бумажки, совершенно случайно наткнулся на компьютерную распечатку «Озёра Новгородской области», которую толком и не посмотрел, — зачем мне озера, я речку ищу!
Из неё, не помню где взятой распечатки, узнаю, что по оценкам 1978 года их у нас насчитывается около 3‑х тысяч. Дальше много научного текста, среди которого взгляд выхватывает «озеро Лимандрово, неглубокое с заболоченными берегами...» И здесь же читаю: «Из озера Лимандрово вытекает река Лимандровка, протекает в Мошенском районе Новгородской области на границе с Боровичским районом. Устье Лимандровки находится в 31 км по правому берегу реки Уверь, длина реки составляет 18 км». Интуиция подсказывает, что сейчас что-то должно произойти. Лимандровка... Лимандровка... Ничего не напоминает? А что если...
Лезу в справочники — подтверждается, ошибки в названии нет. Для полной гарантии звоню коллегам в редакцию Мошенской районной газеты «Уверские Зори» — есть такая река! А если есть такая река, значит, могла появиться и схожая фамилия, например, Лимандровкин. Хоть длинновато и смешновато, зато точно по месту рождения, так в то время, как правило, и делали. Правда, в метрических книгах церковного прихода по небрежности или спешке, как известно из множества примеров, и ошибки нередко случались. Записывали как ЛимАНДРовкИН — получилось ЛАНДРИН, что тут поделаешь, написанное пером... Возможно, и сам будущий фабрикант для простоты и звучности себе при случае, уже в Петербурге, фамилию подправил. Как возможно приписал позже и имя Георг, а после женитьбы на немке и, очевидно, под её влиянием сменил вероисповедание и принял лютеранство. За что людская молва и причислила его к иноземцам и иноверцам.
Вот такая у меня получилась история! Честно, очень бы хотелось, чтобы она совпадала с историей жизни купца первой Гильдии, Почетного гражданина Санкт-Петербурга, Поставщика Двора Его Императорского Величества, крупного промышленника, мецената Федора Матвеевича Ландрина, родившегося где-то в далекой деревне Новгородской губернии. И, если бы так случилось, то было бы... Ну, как... ландрин на душу!
Владимир ДМИТРИЕВ
