Весна выдалась ранняя, бурная и своим, хоть и долгожданным приходом, принесла массу бед и неприятностей.
Сразу после окончания ПТУ Ефим работал в леспромхозе на трелевочном тракторе – по тем давним временам машине очень проходимой. Делянка была уже по сути дела закончена, все готовились к выезду на нижний скат для ремонта и к переезду в летние лесосеки.
И вот утром, на планерке, начальник лесопункта предложил трактористам помочь колхозникам – река, напитанная бурным таянием снега в лесах, вышла из берегов. Это ставило под угрозу уноса стогов сена, поставленных близ ее русла.
Деревня Жадово и река были в непосредственной близости от делянки Ефима, и он вызвался поработать, как говорится, на воле. За зиму монотонность работы (или молодость Ефима) просили чего-то нового и неиспробованного, а мощь и надежность трактора внушали ему чувство превосходства над колхозниками и их тракторами – такими маленькими по сравнению с трелевочниками. Они казались беспомощными перед наступившей стихией.
За деревней виднелась серая масса воды, несущая на себе лес, какие-то доски, разметанное по воде сено, и все это шумело, шевелилось. Такой картины и таких испытаний Ефим не ожидал. Его даже взяла оторопь – он стоял у околицы и осознавал, что все это довольно серьезно.
Из раздумий его вывел старик, шумно чавкающий сапогами. Он направлялся в сторону Ефима. «Ну что, сынок, поехали!» – сказал старик и неопределенно махнул рукой куда-то вниз, туда, где ворочалась река.
– Как же туда ехать, где дорога?
Старик хитро улыбнулся: «Я тебе буду проводником, работать-то я не дюж. А вот куда ехать и где повернуть, я уж, не беспокойся, подскажу».
Они вернулись в деревню. Трактор размеренно заурчал. «Как будто успокаивает», – подумал Ефим. Подал его назад, прицепил стоящие на дороге сани-волокуши. Провожать этот десант вышла, наверное, вся деревня – даже древние старухи, опираясь на свои клюшки, что-то советовали, махали руками, стараясь перекричать шум гусениц и двигателя трактора.
Метать сено были назначены две бойкие женщины да местный тракторист. Сам же бригадир – мужик здоровенный и, по первому впечатлению Ефима, «краснорожий», остались на берегу.
Старик, кряхтя, влез в кабину трактора и угнездившись на аккумуляторном ящике, гордо оглядел процессию сидящих на санях грузчиков, дома и реку. Затем, с искринкой в глазах, словно вспомнил молодость или что-то иное, махнул рукой, дескать, поехали. Трактор бойко сбежал с деревенского пригорка и уже зашлепал по лужам, приближаясь к открытой воде.
Перекрикивая шум мотра, Ефим спросил у деда – куда же ехать, где дорога, где это сено?
Старик, конечно, таким голосом наделен не был. Он жестами стал показывать, но от этого толку не было, и Ефим заставил его, ловко усевшегося, встать и перегнуться через двигатель ближе к себе. Для того, чтобы можно было что-то разбирать в его речи и указаниях.
Во общем, как только гусеницы под воду и сани стали временами на плаву догонять трактор, у Ефимова штурмана вдруг прорезался голос. Визгливо, с испугом, дед кричал: «Вот тут направо. А там, за кустом, налево. Тут прямо». Ефим, показывая вниз в воду, прокричал: «Там что, дорога или поле?». Дед согласно закивал головой.
Начиная очередную команду, старик вдруг широко открыл глаза и что-то закричал, заметался по кабине, но было уже поздно. Трактор могучим лбом уперся в воду, уровень которой Ефим увидел на стеклах. Мелькнула мысль: «Всё!». Двигатель дернулся и заглох, в кабине зашумела вода, водоворотом вырываясь из-под двигателя, дверь не открыть.
Испарина появилась на лбу Ефима, и он плечом выдавил заднее стекло. Хоть тело и обжигала ледяная вода, он вывернулся ужом назад и вылез на лебедку. Дед истошно орал, барахтаясь в кабине в ледяной купели. Ефим за воротник вытащил его к себе на спасительный железный остров, обоих трясло не то от страха, не то от холода.
Две «бойкие» женщины, с молочными от ужаса лицами, на четвереньках ползали по саням, которые на тросу обогнув трактор теперь оказались впереди его. И лишь деревенский тракторист, схватившись за живот, истерично хохотал то ли от Ефимова с дедом вида, то ли от создавшейся ситуации. Дед заматерился на него и тот, икая, замолк.
Ефим с дедом восседали на краешке кабины и озирали сиротливо-пустынные окресности. Деревни не видно, а мимо них проносился лед, какие-то коряги и распущенное по воде сено. Шум стоял от всего этого движущегося, шевелящегося, могущественно ворочающегося месива.
Так просидели около часа, Ефима начал бить озноб. Промокший по пояс он пытался отжимать воду, но тщетно. Дед был совсем плох, он что-то пискляво шептал и трясся. А до берега было более 100 м.
Женщины потихоньку поскуливали, словно обиженные собачки. И лишь тракторист молча стоял, опершись на вилы, и смотрел на трос, который соединял сани с трактором.
Ефим проследил за ним взглядом и ужаснулся. Трос, снявшись с прицепного крюка, удерживался за гусеницу лишь разъершившейся заплеткой. Как только подойдет крупная льдина или коряга ударит о сани, их оторвет от трактора. Ефим и тракторист встретились глазами, затем посмотрели назад, в сторону деревни.
Нужно что-то делать, иначе сани унесет, и где они пристанут к берегу – неизвестно. Вдруг послышался какой-то рокот, все завертели головами, и даже дед повеселел. По деревенскому берегу полз, пофыркивая, армейский тягач. Ефим узнал его, тячач он много раз видел в поселке, где приехавшие изыскатели прокладывали трассу нефтепровода.
Все замахали руками, одна женщина, скинув платок и намотав его на вилы, начала размахивать им, подобно белому флагу. И их заметили.
Тягач замолк на берегу, из него показалась голова, затем вторая. Перекрикивая шум воды, спрашивают: есть ли трос. Ефим закричал, что есть и стал для достоверности толкать ногой по барабану лебедки. Отчего чуть не загремел по мазутному металлу в воду, но успел ухватиться за выхлопную трубу.
Тягач медленно подходил задом к «утопленникам», завели трос на крюк тягача. Женщины засуетились, каждая старалась перебраться первой. И лишь тракторист, полностью осознающий грозящую им опасность, судорожно держался одной рукой за борт тягача, а другой – за доски саней, тем самым удерживая сани возле тягача.
И эта льдина пришла, ее видел только он один, вскрикнул, и как был полулежащий, так и, оторвавшись от саней, упал в воду. Женщины опять стали бойкими и весело заржали – в прямом смысле этого слова – над барахтающимся в воде мужиком. Те двое с тягача подхватили его из воды и втащили внутрь, затем приняли тихого и синего от холода деда, которого стали раздевать и тискать женщины. Они пытались согреть его своей одеждой, а он лишь отмахивался: «Что вы, что вы...». Одна из них, полногрудая, скинула фуфайку, надела ее на деда и прижала к себе. Дед счастливо засопел, то ли от исходившего от нее тепла, то ли от чего-то другого.
Трактор так, задом, и притащили в деревню. Дед въерошенно материл бригадира, бегая вокруг. Видимо это подействовала та бутылка водки, которой растирали (ну и изнутри согревали тоже) его и Ефима. Воды набралось повсюду, но Ефим не унывал. Из поддона унесло весь мусор, теперь не нужно скоблить лопатой, – думал он и сливал из двигателя и заднего моста масло, перемешанное с водой.
Залив свежее масло, он попробовал запустить пускач. Неудачно, отсырело магнето.
Тот самый тракторист, оказавшийся просто Сашкой, участливо предложил свои услуги и принес новенькое магнето. Двигатель вновь запел свою ровную песню. А Сашка хвастливо рассказывал односельчанам всю историю, с ним приключившуюся, но умалчивал о злополучном тросе, слетевшем с крюка.
С Ефимом тепло прощалась вся деревня, хотя и благодарить было не за что. Он влез в сырую еще кабину, включил передачу. Но что это – карданный вал крутится, а трактор стоит. Мелькнула мысль: намокли фрикционные диски. Ну пусть покрутятся, просохнут, так зацепятся, – подумал он и, оставив передачу включенной, вылез из кабины.
Люди, подумав, что он передумал ехать, стали приглашать его в дом попить еще чайку. Ефим не согласился и это спасло дом, к которому передом стоял релевочник. Дед «Сусанин» вдруг замахал руками, закричал, показывая на трактор. Ефим в испуге огланулся – трактор, натянув гусеницы, медленно двигался, угрожающе приближаясь к дому, где совсем недавно потчевали его хозяина.
Действия Ефима были молниеносными. Мгновенье – и он был уже в кабине, трактор остановился в метре от угла дома.
«Вот так просушил бы сейчас», – подумал он и, развернувшись, отправился домой.
Евгений Грушевский, п. Неболчи,
март 1969 г.
