Блокада — страшное время в жизни многих людей. Раиса Николаевна Сорина — одна из тех, чьё детство пришлось на эти трудные годы.
Она родилась в 1936 году в Ленинграде, в простой советской семье. Папа работал на заводе, мама была медиком. Семья, как и многие тогда, жила в большой коммунальной квартире, где было семь комнат. В ней росли две дочки, младшей, Ниночке, в 1941-м исполнилось всего два годика.
Когда началась война и Ленинград оказался в кольце блокады, отец продолжал работать на заводе, который перепрофилировали под военные нужды. У него была бронь, но он всё-таки ушёл на фронт добровольцем. Младшая сестричка Раи погибла в первый блокадный год. Ослабевший детский организм не смог перенести корь, девочка умерла прямо на руках у мамы.
— Мама очень плакала, и я тоже. Она завернула Ниночку в простыни, положила на саночки и увезла хоронить. Меня с собой не взяла.
Мы остались с мамой вдвоём. С того времени она очень боялась потерять и меня. Поэтому не хотела, чтобы меня увезли в эвакуацию. А тогда ходили по домам, проверяли, собирали детей для отправки из Ленинграда. Она меня скрывала от этих людей, а когда уходила на работу, прятала под кроватью в корыте, укрыв сверху одеялом, — вспоминает женщина.
Маму взяли на работу в военный госпиталь, она была медсестрой в рентгеновском кабинете. Благодаря этому им с Раей удалось выжить. Когда было можно, мама брала девочку с собой, но если день предстоял сложный, Раиса оставалась дома одна.
— Нам не до баловства было, мы взрослели быстро, становились сознательными и послушными. Время было такое — строгое.
Когда у мамы были выходные, мы ходили в лесок, собирали траву, из неё мама, добавив немного муки, делала лепёшки. Масло, на котором их жарили, было похоже на машинное. И от него, так сказала соседка, врач-педиатр, жившая в нашей квартире, я заболела. Она помогала маме меня выхаживать, приносила какие-то лекарства и строго-настрого приказала не давать мне больше лепёшки — иначе конец.
Мне нужно было другое питание, и мама старалась как могла. Иногда она приносила немного супа из госпиталя, собирала где-то картофельные очистки. А ещё ей выдавали спирт и табак (она ради этого даже покуривать начала). Всё это меняла на барахолке на хлеб. Однажды прибежала домой вся мокрая, но с целой буханкой. Рассказала, что за ней увязался мужчина, и она поняла — хлеб отобрать хочет. Видит, что не убежать, заскочила в парадную и спрыгнула вниз, в подвал. Оказалась в воде почти по пояс, но стояла, затаив дыхание, пока человек, поняв, что упустил добычу, не ушёл. Выждала ещё какое-то время и со всех ног кинулась домой. Болела, конечно, потом.
Раиса Николаевна вспоминает, что очень боялась воя сирены, извещающего о бомбёжке, звук просто отнимал у неё способность двигаться. До сих пор любой похожий звук вызывает у пожилой женщины страх.
— Как вспомню этот вой — мурашки по коже. А дальше взрывы, и земля трясётся... Страшно.
От отца с фронта Рая с мамой не получили ни одного письма, потом им сообщили, что он пропал без вести. Уже после войны родные выяснили, что он воевал на Волховском фронте и пропал без вести у нас в Новгородской области.
Раиса Николаевна после войны окончила 10 классов и педагогическое училище, а затем философский факультет Ленинградского университета, много лет работала в системе МВД вместе с мужем. Вырастила сына, сейчас у неё два взрослых внука и три правнука. До последнего дня она была рядом с мамой, которая несмотря ни на что смогла сохранить ей жизнь в страшные блокадные дни.
Татьяна ИВАНОВА
Фото автора
.jpg?1750846496)
