Освенцим на берегу Шелони

</strong></p> <p style="text-align: justify;"><strong>Среди варваров</strong><br />Специальная комиссия, созданная в районе для расследования злодеяний гитлеровцев на нашей территории, выявила, что в лагере под открытым небом, который располагался на берегу Шелони в районе Задорожья, постоянно находились около десяти тысяч человек. Было установлено, что там погибли полторы тысячи солдат и офицеров Красной Армии. Но, судя по рассказам очевидцев, некоторые из них ещё живы, погибло гораздо больше. В Медведе обнаружили 1930 трупов, которые были закопаны в ямах. В одной такой могиле нашли останки тысячи человек. Установить фамилии военнопленных не представилось возможным.<br />До сих пор на месте елового леса, посаженного ещё во времена князей Васильчиковых, в заросшей ольхой и кустарником земле лежат останки бывших военнопленных. Возможно поэтому, и, спустя столько лет, попадая в те места, люди чувствуют себя очень неуютно, будто мороз идёт по коже. Сейчас там стоит поклонный крест, памятный обелиск с мраморной доской. Раньше были вкопаны железные столбы, соединённые цепями. Посажены берёзки. Кто-то украл железо, деревья сломал. Да и доска с памятной надписью разбита. Оказывается, она была прикреплена с помощью восьми бронзовых болтов — кому-то они тоже понадобились, их вырвали, что называется, с корнем. Звезда также была погнута. Горько говорить об этом в канун праздника, горько и противно осознавать, что ты живёшь среди варваров, не обременённых ни совестью, ни честью, ни памятью.<br /><strong>Никто не считал</strong><br />Мы сидим на лавочке с бывшим председателем районного Совета ветеранов Анатолием Алексеевичем Кидашовым. Он рассказывает, что помнит и знает о тех страшных событиях, что слышал от очевидцев, живы из которых теперь не многие.<br />— В 41‑м, после прорыва Лужского рубежа, район был полностью оккупирован немцами. Военнопленных было очень много. С ноября 41‑го по май 42‑го их численность постоянно пополнялась. Как вспоминала Екатерина Константинова, которая в то время жила в Шимске, каждый день из лагеря вывозили по две-три телеги трупов. Среди них были ещё живые — с телег слышались крики, но изверги не обращали на это никакого внимания, «смеялись и рокотали между собой». Конвоиры, что сопровождали военнопленных на строительство дороги, избивали людей палками, прикладами. А главным «живодёром» был начальник — офицер Латт из войск «СС». Он лично обходил лагерь и систематически избивал истощённых людей.<br />Пленных практически не кормили, они не получали никакой медицинской помощи. По рассказам жителей Шимска, там солома, на которой спали узники, шевелилась от вшей. В лагере свирепствовал тиф. Десятки людей умирали ежедневно, на их место привозили других. Фашистам надо было построить мост через Шелонь, и они его соорудили за счёт жизней сотен и тысяч военнопленных, к которым относились, как к скоту. Осенью 42‑го несколько сотен оставшихся в живых узников повели на железнодорожную станцию Уторгош. По дороге расстреливали тех, кто не мог идти, кто пытался бежать. Сколько их дошло — никто не знает, никто не считал.<br /><strong>Повезло единицам</strong><br />Людмила Александровна Маслова, которая во время войны жила в деревне Углы, вспоминала: «Лагерь размещался в двух бараках. Там не было ни окон, ни полов, ни потолков. Мёртвых закапывали в кустарнике между полотном бывшей железной дороги и тропинкой, что проходила от станции к парому. Свекровь часто отправляла меня в Шимск, чтобы передать хлеб и другую еду жене моего брата. Она голодала с тремя малышами. Я ходила и одну буханку, разрезанную на кусочки, всегда передавала пленным».<br />Жители Углов прятали у себя пленных. Единицам выпало счастье бежать. У Прасковьи Ванюгиной жил Иван Туркин с Урала, у Екатерины Ванюгиной Деанисий Мельков из Кировской области — его звали Ванюгиным для конспирации. Кто-то из них смог вернуться домой после войны, но тысячи остались лежать на шелонском берегу.<br />Анатолий Алексеевич рассказал и о лагере, что располагался в Аракчеевских казармах. В нём держали и военнопленных, и партизан. Медведские подпольщики помогли бежать десяткам людей, но погибли тысячи.<br />— Борис Ерофеев, когда ещё был жив, вспоминал то время, — говорит Кидашов. — Он вспомнил то место, где хоронили мёртвых. Пленные сами копали огромную могилу, которая постепенно наполнялась трупами. Морозы сковывали тела, и они сохранялись долго. А весной яму засыпали и сровняли края. Там потом посеяли овёс. После войны слово «пленный» приравнивалось к слову «предатель», поэтому говорить об увековечивании памяти людей, что погибли под пытками, было бессмысленно.<br /><strong>А испанцы охотились на ворон</strong><br />Николаю Ивановичу Екимову тогда исполнилось четырнадцать лет. Он жил в деревне Закибье. Мальчишки на телеге возили камни в Медведь. На камни бросали турнепс, чтобы перекинуть через ограду пленным.<br />— Они с жадностью ели его прямо с землёй, — вспоминает Екимов, — многие были одеты в военную форму, заскорузлую от грязи и пота, люди казались тенями, они были бледные, худые. Один из пленных, Михеев, был местный, с Угород. Позже я встретил его в партизанской бригаде, куда сам попал вместе с братом… Я помню немецкого коменданта — имя его забыл. А вот переводчицу звали Зиной… Соседский паренёк, лет двенадцати, в Медведь молоко возил на продажу. Потом его схватили фашисты, и он пропал. Говорили, что бутылки молочные были заткнуты пробками из свёрнутых советских листовок, немцы развернули бумагу и прочитали… У нас в Закибье фашисты жили в домах местных жителей, а ещё у них была полевая кухня. Почему-то запомнились испанцы, что охотились на ворон. Я сам видел, как один из них прицеливался в птицу. Подумал тогда — зачем, ведь ворон не едят?<br />Из-за ограниченности газетной площади невозможно пересказать всё услышанное, собранное в районном музее, где каждый может познакомиться с документами, фотографиями, записанными воспоминаниями бывших фронтовиков. Мы должны об этом помнить, иначе — кто мы есть?</p> <p style="text-align: right;"><strong>Татьяна КОЗЛОВСКАЯ<br />Фото автора</strong></p>