Простые смыслы непростой судьбы

<p style="text-align: justify;"><strong> Потому даже простецкое изложение их биографии воспринимается как высокий пример. Это важно, поскольку герои нашего времени позиционируются в иных нравственных координатах. А без верных ориентиров труден путь любого порядочного человека.</strong></p> <p style="text-align: justify;"><strong>Ленинградцы из Волока</strong><br />Мы в гостях у Васильевых в передольской деревне Ожогин Волочёк. В светлой горнице на несколько окон хозяин дома Николай Степанович взывает к памяти. Он только что отметил своё 85‑летие, но события давних лет воспроизводит уверенно. Мать его была родом из Большого Волока, а отец из Черновиц, где семья и жила по первости. Оба представляли большие крестьянские кланы Лазюковых и Кораблёвых. Но будучи грамотными и сметливыми, к колхозной яви как-то не пристали. Мама работала почтальоном. А отец вскоре и вовсе подался на вольные хлеба в Питер, оставив жену с четырьмя детьми. Может быть, в надежде на воссоединение с супругом следом отправилась и мать, благо в граде на Неве у неё была сестра. Так Николай стал ленинградцем. Жили в каморке по месту работы матери, при военно-медицинской академии. Она тогда была просто Обуховской, а потом Нечаевской больницей. Именно там нобелевский лауреат, физиолог Иван Павлов начинал свои изыскания. Его научные принципы подхватил ученик Константин Быков, на кафедре которого устроилась, а потом верой и правдой трудилась бывшая крестьянка с берегов Луги.</p> <p style="text-align: justify;">Вскоре от тётушки им досталась квартира в доме № 32 по улице Дзержинского, бывшей Гороховой. Коля учился в школе № 41 по Матятиному переулку, ходил в кинотеатр «Олимпия», на Клинский рынок. Но и деревню не забывал, используя малейшую возможность, чтобы побывать на родине. Даже успел по случаю поучиться в сельской школе. Летом 41‑го он тоже гостил у бабушки в Большом Волоке. Нет, не прохлаждался, а вполне в духе того времени вместе с местными ребятами трудился на колхозных делянках. Пололи морковь на Кукушкиной горе. Каждый день бригадир принимал работу, до самой реки тянулись полоски…</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Первые уроки войны</strong><br />И тут — близкое дыхание войны. Надо было возвращаться в Питер, где остались мать с сёстрами. Поезда уже ходили только через Лугу. И поездка оказалась непростой. Эшелон, в основном заполненный ранеными бойцами, подвергся жестокой бомбардировке неподалёку от станции отправления. От пережитого тогда Коля сразу заметно повзрослел, получив, как он считает, первый суровый урок войны.</p> <p style="text-align: justify;">А в Ленинграде ждала суровая жизнь, непросто было расчётливо разделить на сутки жалкие 125 граммов хлеба. Но хлеб ещё нужно было купить, то есть найти магазин, куда его привезли, и отстоять в нескончаемой очереди. Перебои в поставках всё учащались. Правда, изредка кое-что перепадало с маминой работы. Донимал и холод. На весь сезонный обогрев выдавали всего четыре куба дров. Жгли стулья и всё, что могло поддерживать огонь. Меж тем, ночами надлежало посменно дежурить на чердаке. Пацаны вели наблюдение и с помощью длиннющих клещей боролись с зажигательными бомбами. Случались и диверсанты. На одном из ночных дежурств приметили сигнальное мигание на крыше. Убегая от мальчишек, «вооружённых» клещами, мужчина упал с большой высоты вниз. Когда проверили его карманы, документов не нашли — один лишь плоский фонарик с тремя разноцветными стёклышками. А однажды мальчишки набрели на углу Садовой и Гороховой на убитого и замёрзшего милиционера. Им тоже приходилось несладко с хлебной пайкой в двести граммов.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Трудовые резервы</strong><br />Немало претерпев от блокадных тягот, решил Николай податься в «ремеслуху». Не последним стимулом было то, что там хоть и скудно, но регулярно кормили. И даже выдавали форму. При этом попасть в училище по малолетству было совсем непросто. Но он таки стал курсантом 1‑го ремесленного училища, размещавшегося по улице Инженерной, рядом с управлением трудовых резервов и общежитием. Учили на судомехаников, а Николай постигал профессию валопроводчика кораблей, осваивал электротехнику. Даже на обкатку судов ходил. Здесь латали повреждённые корабли, заделывали пробоины. Легендарный крейсер «Киров» давал их заводу свет. Да ещё и подкармливал юных работяг — суп разводили пожиже, чтобы хватило на всех. Совсем рядом — Балтийский завод. Там стоял мощный крейсер «Октябрьская революция», который очень помог прорыву вражеской блокады. Немцы, было, начали обстрел города из специально привезённой «Берты» небывало крупного калибра. Били по Гостиному и Апраксину дворам, по Садовой. Тогда наши корректировщики дали специальную наводку для «Октябрьской революции», и после пары мощных «плевков» корабельной батареи фашистская чудо-гаубица замолкла навсегда.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Чтобы взяли на фронт</strong><br />По сей день Николай Степанович хранит глубокое убеждение в том, что город на Неве не дался бы фашистам никогда. Общее блокадное горе крепило дух и веру. Даже в ларьках, где продавали игрушки, изготовляли патроны. Почти все подвальные помещения превратились в неприступные укрепления с амбразурами. Заводы и важнейшие мосты были заминированы. А какой неприступной твердыней стал Кировский завод! Немцы не раз врывались на его территорию, но назад с этого плацдарма у Нарвских ворот никто из них не возвращался. Кстати, униженная теперь «Аврора» прикрывала ощетинившийся город на выходе из Невы, ближе к Кронштадту.</p> <p style="text-align: justify;">Пошёл уже 44‑й год, когда Николай окончил ремесленное училище и сразу же с товарищами стал проситься на фронт. Чтобы попасть в действующую армию, ему пришлось на призывном пункте, что на проспекте К. Маркса, прибавить к своему возрасту год. И тут приспело время второго запавшего в душу урока войны. Новобранцев вывели на плац для построения и зачитали приказ о расстреле двух дезертиров. Приговор тут же привели в исполнение…</p> <p style="text-align: justify;"><strong>В полымя гвардейского прорыва</strong><br />Попал Николай Васильев в 30‑й гвардейский Ленинградский Краснознамённый стрелковый корпус под командованием геройского генерала Николая Симоняка, известного в солдатской среде как «генерал-прорыв». И верно, летом 44‑го корпус участвовал в прорыве «новой линии Маннергейма», открыв путь на Выборг. А осенью, после освобождения Эстонии, был брошен на блокаду и ликвидацию Курляндской группировки противника. Эта группировку добивали практически до самой победы.</p> <p style="text-align: justify;">— Я в чине сержанта командовал пехотным отделением, — вспоминает Николай Степанович. — Ходили в разведку по тылам врага. Однажды, это было в Литве, на­ткнулись на сторожку лесника. Обследовали заимку и, никого не обнаружив, двинулись в обратный путь. И тут в спину полетела немецкая граната с длинной ручкой. Осколки как-то стороной прошли, а вот от той самой ручки долго ещё болело бедро. А вообще-то нас натаскивали и формировали как группы прорыва. Сперва сорокапятки обрабатывали передний край немцев, а потом начинали свой концерт «катюши», перенося огонь далеко вглубь вражеских позиций. В образующийся «мешок» и врывались группы прорыва. Ад, конечно, стоял кромешный. Зажатым огненными лавинами фрицам отступать было попросту некуда, и они бились с отчаянием обречённых. Особенно ожесточённо сражались власовцы. Разрывы снарядов и свист пуль перекрывал густой русский мат, висевший в воздухе с обеих сторон. Всё-таки братья-славяне умели воевать. Мы уже тогда догадывались, что вина иных власовцев относительна. Они были не в ладах с судьбой и просто дрались за жизнь.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Победить — значит выжить</strong><br />Васильеву не суждено забыть, как в одном из таких прорывов их группа «захлебнулась» — врукопашную зачистили вражеские траншеи, запросили огня, а сами уйти не успели. Не могли бросить тяжелораненого старшего лейтенанта, командира второго взвода. Он просил его пристрелить, да ни у кого не поднялась рука. И ещё одно незабываемое тогдашнее впечатление — несметное число трупов вокруг…</p> <p style="text-align: justify;">Теперь Николай Степанович говорит, что обычное ранение — это не больно, будто обжигает. А вот когда кругом расплёскивается термит от «катюш» — пиши пропало. Куда пришёлся залп, всё выгорает дотла. Не зря по первости такое оружие блокировалось международными конвенциями. Действие термитных зарядов он видел воочию:</p> <p style="text-align: justify;">— Только бледно-розовые огоньки мерцают на телах, выжигая плоть…</p> <p style="text-align: justify;">В том прорыве его и накрыло осколками, до отказа нашпиговав спину смертоносным металлом. На миг очнулся в землянке с дежурившей по случаю его тяжёлого ранения медсестрой. Проснуться заставила громкая шквальная стрельба вокруг. Попросил сестричку дать ему автомат на случай обороны. Но тут в землянку с поцелуями вбежал радостный лейтенант: «Победа!». Было это, кажется, 5 мая. Потом — долгий провал сознания. Врач проезжавшего мимо артдивизиона сделал ему спасительный, по всей видимости, укол. Когда ещё раз пришёл в себя, увидел, что лежит в палатке на соломе рядом с белыми от накала металлическими бочками. Наклонившийся врач только прошептал: «Прости, солдат, ждать нельзя, а наркоза нет…». Потом в госпитале № 22/27 под Пиллау он ещё почти полгода пребывал между жизнью и смертью. Теперь о тех мучительных днях свидетельствуют справка о ранении и удостоверение инвалида войны II группы. Впрочем, главное свидетельство — оставшиеся в спине куски металла, которые военврач тронуть не рискнул. Не так давно, когда у Николая Степановича был серьёзный болевой рецидив, лечившие его врачи Лужской больницы сказали родным: «Надо благодарить Бога, что у человека в такие годы столь сильное сердце. Иначе бы не выдержал…».</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Сто листов изоляции</strong><br />В июле 45‑го солдат окончательно восстал из госпитальных бинтов, выправил демобилизационные документы и пустился в долгожданный путь домой. В Питере ждала мама, до последнего работавшая в своей академии. Но порадоваться возвращению сына ей, по сути, не довелось. Блокадное лихо не прошло даром для её здоровья. Она увидела Николая, хотела что-то молвить и тут же скончалась у него на руках. К тому времени её руководитель К. М. Быков стал начальником академии и прислал помощь на двух машинах для погребения любимой сотрудницы. Бывшему фронтовику выделили общежитие на улице Гоголя. А работать он устроился в «Ленэнерго», в лабораторию исследований градской кабельной сети. Забегая вперёд, скажем, что его излюбленная электротехника стала с той поры главным делом жизни. В самой лаборатории, что на Марсовом поле, священнодействовали инженеры, а монтёры занимались предметной «полевой» работой. Учиняли проверки и замеры на местах, делали обоснованные заключения о причинах аварий. Здесь требовалось доподлинно различать калибровку и марки кабелей. Бывало, чтобы доискаться до причин изъяна, предстояло миновать сто листов защитной изоляции.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Провидение судьбы</strong><br />Потом у молодого электрика случился затяжной «творческий период». Это когда его переманили работать в Ленинградский областной театр оперетты, площадка которого размещалась на Литейном проспекте. Регулярные гастроли этого коллектива были неизменно желанными во множестве городов и весей уставшей от войны страны. Например, надолго запомнились Васильеву, заведовавшему осветительным цехом театра, восьмимесячные гастроли в Южно-Сахалинск. Между прочим, тогда там подвизались ставшие впоследствии корифеями сцены Галина Вишневская и Борис Горин-Горяинов.</p> <p style="text-align: justify;">Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая карьера Васильева, если б не одна знаменательная встреча, круто изменившая его судьбу. Точнее, вернувшая её на исходные позиции. Дело в том, что Николай Степанович всегда подспудно томился воспоминаниями о своей малой родине, о душистых бабушкиных пирогах и живописной речке Луге. Память сердца неизменно возвращала его к друзьям детства, к истокам жизненного пути. А тут слепой случай, хотя с годами это видится иначе, свёл его с давним знакомцем по судоремонтному заводу, где тот заведовал отделом низкоточников и преподавал у ребят из ремеслухи. Звали его Ефим Захарович Зарецкий.</p> <p style="text-align: justify;">В то время партийными путями этого неординарного человека направили поднимать сельское хозяйство в северо-западном Нечерноземье. А конкретно — в деревню Ожогин Волочёк председательствовать в колхозе имени Жданова. И конечно, он не мог не позвать с собой молодого уроженца тех мест, да ещё и электрика: «Выручай, керосина нету, а свет и энергия нужны людям».</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Загудели, заиграли провода…</strong><br />А Николай будто того и ждал. Новое трудное дело, да ещё на родной земле — это ли не поприще для светлой головы и умелых рук. С той поры Васильев надолго забыл о покое и размеренной жизни. Работа началась нешуточная. По сути дела, речь шла о последовательной электрификации не только отдельно взятого колхоза. В ту пору за это дело дружно взялись во всём Батецком районе. Не ударила в грязь лицом и передольская округа, в чём личная заслуга Николая Васильева непререкаема. А начинать приходилось буквально с нуля. На первых порах, пользуясь знакомствами и связями, Васильев, по сути, превратился в доставалу-снабженца. Всеми правдами и неправдами приходилось изыскивать оборудование и расходные материалы. В соседней Луге удалось перехватить кое-что из предназначенного в утиль, чтобы реанимировать и собственными руками привести в рабочее состояние. Параллельно предстояло обучить толковых местных ребят электромонтёрскому ремеслу. Не так-то просто было смонтировать первую колхозную электростанцию, заготовить столбы и достать нужные провода. Наконец, купили и установили дизельный мотор и генератор. И вот уже по вечерам дома сельчан перестали погружаться в потёмки. А на фермах, мельницах, сушилках и кузницах стали являться первые реальные признаки ухода от тяжёлого ручного труда. География рукотворной электрической экспансии росла, как на дрожжах — Передольская, Уномерь, Толчино, Столбец, Княжья Гора, Косицкое… Вызывали Васильева с оказией и в соседний Шимский район. Помнит, как на личном контроле держал его работу тогдашний первый секретарь райкома КПСС Николай Шамшурин.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Рабочая популярность</strong><br />— Бывало, ни тебе выходных, ни проходных, — будто сам удивляется Николай Степанович. — Особенно в непогоду. Поступает тревожный звонок, ружьё через плечо — и пошёл. А волков тогда была уйма. Вот добираешься до деревни, находишь там своего моториста, выясняешь, что и как случилось и, кровь из носа, даёшь свет. И всё, конечно, вручную, без технической помощи. Тут хочешь, не хочешь, станешь востребованным и популярным.</p> <p style="text-align: justify;">И действительно, до сих пор в этих краях могут не знать Васильева по фамилии. Но достаточно сказать «ожогинский электрик», и узнавание гарантировано. Впоследствии, уже в совхозе «Передольский» он трудился электромехаником, руководил работой зерносушилок и агрегата по приготовлению гранул из витаминно-травяной муки. Но всё-таки наиболее значимым оставался его авторитет в энергетической сфере. Признанный дока, по допуску он был высоковольтником. И по роду службы много раз участвовал в работе экзаменационных комиссий по профессиональной аттестации эксплуатационников. А вот в так называемую общественную жизнь Николай Степанович не больно вписывался. Правда, доводилось участвовать в работе районного суда в роли народного заседателя. Но в целом он полагает, что свой общественный долг человек исчерпывает на трудовом посту. И ещё в семейной жизни.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Семейный причал</strong><br />С этого места попробуем поподробней. Со своей любимой супругой Любовью Ивановной они сроднились в 1963 году. Он жил тогда у бабы Дарьи Чулковой. Работа его, конечно, не слишком располагала к оседлости. Но и оставаться холостяком в тридцать шесть лет было негоже. Люба Парамонова была видной, работящей девушкой. В домашнем архиве до сих пор хранятся её удостоверения «Лучшая доярка района», датированные 1959 и 1961 годами. Жила скромно с мамой. Отец ушёл из жизни в 46‑м. Он в войну перегонял скот и спас для родины немало ценного поголовья. Несмотря на постоянные разъезды Николай Васильев стал ухаживать за девушкой, и вскоре они создали семью. Хотя официально брак «проштамповали» годом позже, заодно с регистрацией рождения дочки Наденьки. По сути дела, в следующем году им впору праздновать золотую свадьбу. А Наденька теперь уважаемая персона — руководитель районной централизованной библиотечной системы Надежда Николаевна Иванова. У неё уже самой совсем взрослые сыновья Сергей и Андрей, души не чаящие в бабушке с дедушкой. Редчайший случай, чтобы они в выходные вместе с родителями не посетили гостеприимный дом в Ожогином Волочке. Тут их ждут любимая банька, охота при случае, огород с двумя десятками яблонь и тот особый дух фамильного гнезда, который питает понятие «родина». Они, конечно, ещё в розовом детстве видели и горделиво примеряли многочисленные боевые регалии деда, многие из которых потом, как водится, пропали неведомым образом. Возможно, вместе с бабушкиными грамотами (например, за III место в областном соревновании телятниц Новгородчины) этот своеобразный семейный «алтарь» стал отправным пунктом их гражданского возмужания. Ведь всё с чего-то начинается.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>В мемориальном строю</strong><br />Ведя повествование к завершению, мы не можем пренебречь перечнем наград этого человека. Чтобы у читателя лишний раз не возникло соблазна искать героя нашего времени вдалеке от родимых осин. Воистину, лицом к лицу лица не увидать. Когда держишь в руках эти орденские книжки и удостоверения к медалям, душу в который раз посещает укоризна о шатких позициях пророка в родном отечестве. Впечатляющий послужной реестр открывают орден Славы, два ордена Оте­чественной войны и медаль «За отвагу». Отдельной памятью дорога Васильеву медаль «За оборону Ленинграда». В этом же «мемориальном строю» — медаль Жукова, «За победу над Германией», знак «Жителю блокадного Ленинграда», медали по случаю юбилеев прорыва блокады, «В память 300‑летия Санкт-Петербурга» и «В память 1150‑летия Великого Новгорода».</p> <p style="text-align: justify;">С другой стороны, нет особой нужды лепить памятник из простого человека. Даже если он доблестно защищал Родину, беззаветно трудился и достойно воспитал двоих детей. Всё живое и естественное сторонится заурядности, но и противится возвеличиванию. Так и Николай Степанович, не чурающийся простых людских радостей. Например, задушевная беседа с земляком и чарочка-другая «для просветления мозгов» вполне вписываются в его обычный житейский ассортимент.</p> <p style="text-align: center;"><strong>***</strong></p> <p style="text-align: justify;">Похоже, любая долго прожитая жизнь обретает глубокомысленность подобно притче. Но если высший промысел являет Господь, то жизненный смысл обеспечивает сам человек. Если, конечно, у него получится…<br /><br /><br /></p> <p style="text-align: right;"><strong>Фото автора</strong></p>