Моя блокада

Войну я встретила в посёлке Хвойная Новгородской области. По настоянию родителей в конце июня вернулась в Ленинград. Семья наша была дружная — мама, отец, брат Яша и я. Всякое, конечно, бывало. Нередко мы с братом огорчали родителей, но всё это были мелочи, пока не нагрянула настоящая беда.</p> <p style="text-align: justify;">В армию Яшу не взяли по состоянию здоровья, несмотря на его неоднократные просьбы. Наконец, в начале сентября 1941 года его командировали в строительный отряд. Но и тут судьба распорядилась по-своему. Эшелон, в котором он ехал, попал под бомбёжку. Немцы захватили станцию Мга и перерезали железнодорожные пути — это было начало Ленинградской блокады.</p> <p style="text-align: justify;">Отец работал на ГОМЗе шлифовщиком высокого разряда. У нас дважды была возможность эвакуироваться с заводом. Но в тот момент, когда эшелоны отправлялись, меня не оказывалось дома. Я была на оборонных работах за городом, на окопах, как тогда говорили. И вообще, мои родители решили, что все невзгоды будут переживать вместе с Ленинградом. Так думали многие ленинградцы. Потом всё это горем обернулось, но в самом начале войны мы даже представить себе не могли, что случится с Ленинградом.</p> <p style="text-align: justify;">Папа на работу ходил до середины декабря. Но потом силы оставили его. Сначала он ещё потихоньку передвигался по комнате, а потом свалился совсем. Мама не встаёт с постели уже целый месяц, у неё воспаление лёгких. Во время воздушного налёта на Смольнинский район недалеко от нашего дома разорвалась фугасная бомба. Дом устоял, но стёкла все вылетели. В этот день она и простудилась. Перед Новым Годом брат пришёл домой. Как он худ! Одна кожа да кости.</p> <p style="text-align: justify;">Я ещё на ногах. Но как смешно я стала ходить! Как столетняя старушка: сначала одну ногу поставлю, потом к ней подтягиваю другую. Но, всё-таки, хожу. Все хозяйственные заботы лежат на мне. Хожу за хлебом в булочную и в магазин, к которому нас прикрепили.</p> <p style="text-align: justify;">В магазинах ничего нет, но очередь всегда выстраивалась с самого утра, на всякий случай: вдруг что-нибудь и выбросят. И стояла эта очередь, пока не объявят: «Не стойте, граждане, сегодня ничего давать не будут». Да и потом неохотно расходились, всё ещё надеясь на что-то. В таких очередях и я простаивала часами, дрожа от холода, но с места не сходила. Мне иногда из очереди кто-нибудь скажет: «Девочка, иди, погрейся». А я боялась, что отойду, а в это время что-нибудь и привезут.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Новогодний вечер</strong><br />Мама, брат и я сели около кровати отца, съели по блюдечку студня из столярного клея, по маленькому кусочку хлеба, который с трудом сохранили до этого позднего часа, запили водой и легли спать. Не спится. Уснуть бы да сон увидеть хороший, вкусный… Вчера видела во сне пироги с капустой. Вот и сегодня увидеть бы такой сон — всё-таки ночь-то будет новогодняя.</p> <p style="text-align: justify;"><img src="images/stories/novazhizn/89/09 ne_stalo_brata_i_mamy.jpg" border="0" title="Моя блокада" style="float: right; margin: 10px;" />Лежу. Вот-вот пробьёт полночь и наступит 1942 год. Что-то будет? Скорее бы конец войны! Когда же кончатся эти мучения? Надо ходить. Ходить. Лежать нельзя. Иначе смерть… Смерть! Какое страшное и непонятное слово. Мне ведь тогда было всего 18. О смерти слышу всё чаще и чаще. Вчера вошёл в магазин мальчик, похожий на старичка, прислонился к стенке, потом потихоньку стал сползать на пол, как-то сел неудобно и умер. Мои родные ещё живы. Я всё время внушаю себе: «Нет, не может быть. Никто не должен умереть. Ни папа, ни мама, ни брат.» А свою смерть я просто представить не могла.</p> <p style="text-align: justify;">В победу мы верили. Честное слово, мы так верили! Да, несмотря ни на что, мы свято верили, что победим! Но скорее бы! А в голове стучит — только бы не отчаиваться, только бы не терять человеческого достоинства. «Не пищать!» — вспомнила я лозунг Макаренко. Утром решила встать и сделать уборку в доме. Это ли не подвиг! С тем и уснула.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Последнее желание отца</strong><br />Вдруг проснулась от страшного, истошного крика: «Хлеба, хлеба, хлеба… Дайте хлеба!» Вскочили мы с братом с постели, подбежали к отцу. «Пожалуйста, успокойся, потерпи немного», — умоляли мы его. Он ничего не слышит, не понимает и продолжает кричать: «Хлеба, хлеба, хлеба…» Бьёт кулаками о стенку и жалобно просит: «Дайте хлебца!..» Три часа непрерывно раздавалось то надрывное «Хлеба!», то жалобное «Хлебца…» Наконец, он затих. Уснул, решили мы.</p> <p style="text-align: justify;">Рано утром встала и пошла за хлебом. Булочные открывались в 6 часов утра. В городе водопровод не работал. Электричества не было. А хлеб, даже блокадный, без воды не испечёшь. Рабочие хлебозавода воду носили в вёдрах. Скоро ли её натаскаешь! Долго я простояла в очереди в ожидании хлеба.<br />Вернулась, дома тихо. Мама дремала, закрыв голову одеялом. Прядка волос выбилась у неё из-под одеяла и превратилась в сосульку. В комнате температура была ниже нуля. Я приступила к задуманной уборке. Брат решил перебраться с дивана к отцу. Вдвоём теплее. Но не успел он прилечь, как вскочил с криком: «Папа умер!»</p> <p style="text-align: justify;">Вот она пришла и в наш дом. Страшная, неумолимая, беспощадная смерть.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>На кладбище</strong><br />Яшу на кладбище решили не брать, хотя он настаивал. Во‑первых, он был очень слаб, во‑вторых, его и так преследовала мысль, что и он должен умереть, а вид кладбища его мог бы совсем убить.</p> <p style="text-align: justify;">Поставили гроб на санки и потащили его на Охтинское кладбище.Въехав в ворота, мы на какое-то мгновение остановились. То, что мы там увидели, может присниться только в кошмарном сне. Вокруг сарая лежали, сидели умершие люди в неестественных позах и ждали своей очереди для погребения. Особенно запомнился мне один мальчик. Он сидел. Видимо, сидя и умер. Одет он был в коричневое пальто, на голове шапка-ушанка, на ногах валенки. Обе ноги как-то неудобно отведены в стороны, а руки, с растопыренными пальцами, были согнуты и протянуты, как бы прося о помощи. Глаза открыты. Мне даже показалось, что это мальчишка из нашего класса. Уж очень пристально он смотрел на меня. Как будто бы узнал и спрашивал: «За что?»</p> <p style="text-align: justify;">Лариса с тетей Катей оставили меня у этого страшного сарая, куда складывали покойных, привезённых родными. Погребение было ночью, при свете прожекторов и костров. Вдоль поля были вырыты огромные траншеи. Многие из них уже зарыты. В других лежали умершие ленинградцы, но без гробов. Это меня насторожило. Были пустые траншеи, в одну из которых положат и моего отца. Я посмотрела в правый угол поля и увидела там какие-то поленницы. Боже мой, да это же сложенные трупы! Там лежали несчастные, привезённые из госпиталей, из больниц, из моргов.</p> <p style="text-align: justify;">Тётя Катя с Ларисой вышли из сарая с расстроенными лицами.</p> <p style="text-align: justify;"><img src="images/stories/novazhizn/89/09den_pobedy.jpg" border="0" title="Моя блокада" style="float: left; margin: 10px;" />Случилось совсем непредвиденное. Оказывается, как только они въехали в сарай, им сразу предложили вынуть папу из гроба. Гроб для захоронения в братской могиле был не нужен. Там все по-братски равны. Напрасны оказались наши старания. Впрочем, нет. Мы хоть по улицам везли папу как человека, а гроб ночью сожгут в костре, он ещё послужит живым, тем людям, которые участвуют в захоронении. Так мы и оставили папу в этом жутком сарае без гроба, не узнав, в какую братскую могилу его положат. Да это и узнать тогда было невозможно.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Не стало брата и мамы</strong><br />После смерти отца брат уже почти не поднимался. С каждым днём ему становилось все хуже и хуже. Временами голод терзал его до такой степени, что он буквально терял рассудок. И тогда Яша вскакивал с постели, хватал бутылку с уксусом, отпивал из неё несколько глотков обжигающей жидкости, заедал все это щепоткой соли. Боль от ожога желудка заглушала нестерпимую, постоянную боль голода. А то вдруг начинал петь. Лежит, с головой укрывшись одеялом, и поёт, если звуки, которые доносились из-под одеяла, можно назвать пением. А чаще он лежал и обречённо смотрел в потолок. Этого взгляда, с затаённой мольбой о пощаде, забыть невозможно.</p> <p style="text-align: justify;">В городе создавались госпитали-стационары, где пытались вырвать людей из костлявых рук смерти. В такой стационар получил направление и мой брат.<br />6 февраля. На улице вьюжно и холодно. Вытащила я старые детские санки, закутала брата в одеяло и потащила его на санках между сугробами по заснеженной мостовой. Я в то время была похожа на худенькую старушку, а брат так опух, что я его с большим трудом усадила в санки.</p> <p style="text-align: justify;">В приёмном покое к нам подошла врач, осмотрела брата, подбодрила его, а меня попросила подойти к её столу. Я подошла. Врач вполголоса сказала: «Поздно. Спасти его невозможно». «Что же мне-то ему сказать?» — с тоской подумала я. Медленно подхожу к брату, а он на меня с такой надеждой смотрит. «Будешь, Яшенька, жить, будешь!» — как можно радостнее сказала я. Он улыбнулся. Сколько было света и радости в этой улыбке! Ему так хотелось жить!</p> <p style="text-align: justify;">Через несколько дней брата не стало. Хоронил его госпиталь. Спустя пятьдесят семь лет я узнала, что похоронен он был на Пискарёвском кладбище в братской могиле № 8.</p> <p style="text-align: justify;">Последние дни своей жизни мама провела в доме у тети Кати. Вдруг ей стало плохо, у неё началась водянка. И уже ничто ей помочь не могло. 20 марта мама умерла. Перед смертью очень просила тётю Катю, чтобы она не бросала меня и поддержала, как может. Похоронили мы маму в братской могиле, зашив её в одеяло.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>День Победы</strong><br />Мы уже знали, что вот-вот он наступит. И всё-таки, всё произошло неожиданно. Помню, как вместе с подъёмом разнеслась по казарме эта радостная весть. Первая моя мысль: «Что бы сделать такое, чтобы это мгновение запомнилось на всю жизнь?»</p> <p style="text-align: justify;">Никогда — никогда больше не понадобятся мне противогаз и каска. Вот я сейчас с ними и попрощаюсь. Но как? Выбросить? Нет, не годится, это имущество казённое. Я лучше их надену на себя. И перекинула я через плечо противогаз, а на голову нахлобучила каску, а была ещё в нижнем белье.</p> <p style="text-align: justify;">И пошла я в этом наряде отплясывать папуасский танец.</p> <p style="text-align: justify;">Но я была не одинока. Всё вокруг ликовало. Тут и смех, тут и слёзы, тут и объятия, и застывшие лица с немым вопросом: неужели конец? Конец войне, конец нашим мучениям? И такое в этот день светило ласковое весеннее солнце!</p> <p style="text-align: justify;">Вечером я взяла увольнительную и пошла домой. Пришла в нашу пустую разбитую комнату. В окнах вместо стёкол фанера. Стоят две железные кровати да стол посередине с двумя стульями. Всё остальное сожгли. Присела я к столу, открыла семейный альбом. На первой странице мама, отец и брат. Родные мои, Победа! Вот я и дожила до неё. А вас нет со мной. Не обижайтесь на меня. Кому не известно это чувство вины живых перед умершими? Я обещаю вам быть достойной вашей памяти. Вам очень хотелось, чтобы я училась. Я буду учиться.</p> <p style="text-align: justify;">Слово своё я сдержала, но это всё потом. А в этот день столько было радости! Столько надежд, света, улыбок и счастья! На земле мир!</p> <p style="text-align: justify;">Господи, сделай так, чтобы никогда не было войн!</p>