Выкованный характер

Герань на окнах</strong><br />Вот и конечный пункт — деревня Старо. Направо уходит дорога, проложенная лесозаготовителями, налево — утоптанная тропинка. На улице ни души, и только лай собак говорит о том, что деревня жилая.</p> <p style="text-align: justify;">Дом супругов Павловых аккуратный, выкрашенный краской, приветливо встречает гостей пышной геранью на окнах. В горнице тепло и уютно, громко говорит радио, которое внимательно слушает Иван Дмитриевич. Ему 81 год, Ефросинья Михайловна на год младше. Они — коренные жители Старо, всю жизнь прожили в этой деревне.</p> <p style="text-align: justify;">— Это сейчас в деревне живём только мы, да соседи Леонтьевы, — говорит Ефросинья Михайловна, — а когда-то пятьдесят домов было. Деревня была большая, народу много. После войны на работу выходила бригада в 80 человек…</p> <p style="text-align: justify;">Иван Дмитриевич плохо слышит и в разговоре практически не участвует, говорит в основном Ефросинья Михайловна. Рассказывая, она вспоминает то детство, то молодость, то совсем недавние события.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Дочь кузнеца</strong><br />На стене висит большая фотография: крепкий, с окладистой бородой и копной кудрей на голове мужчина, пожилая женщина, со следами нелёгкой крестьянской доли на лице, сидят в окружении детей. Это родители Ефросиньи Михайловны со своими внуками.</p> <p style="text-align: justify;">— Семья у родителей была большая. Отец был кузнецом и хорошим хозяином. Всё умел: овчину выделывал, из кожи сапоги сам шил. Хозяйство было крепкое, все работали. В 30‑м отца раскулачили и увезли. Он попал на Синявинские болота, чудом сбежал. Прятался у дяди под Ленинградом, тот конюхом в колхозе работал. Потом отец вернулся домой, а в 33‑м я появилась на свет. После меня родились ещё трое. Моя мама шестнадцать детей родила, а выжили только восемь…</p> <p style="text-align: justify;">До войны маленькая Фрося успела окончить только первый класс Старской начальной школы, которая располагалась в обычном деревенском доме. Начало войны отложилось в детской памяти на всю жизнь. Даже спустя столько лет, Ефросинья Михайловна отчётливо помнит ужас, пережитый от первой встречи с немцами.</p> <p style="text-align: justify;">— Был август, и почти все взрослые ушли на жатву в поле. Мы с сестрой Тоней оставались дома. Конечно, знали, что идёт война, но у нас было тихо. Немцы появились неожиданно, привезли пушки, установили их недалеко от деревни, прикрыли срубленными деревьями. Потом мы услышали близко нерусскую речь: у отца стояло точило во дворе и немцы стали точить ножи. Мы перепугались, спрятались на печке… Всю войну в деревне была немецкая комендатура, но у нас в доме немцы не жили. Когда они впервые стали ходить по домам, отец переложил больного братишку на лавку и немцы побоялись, что у него тиф.</p> <p style="text-align: justify;">Ефросинья Михайловна ненадолго замолкает, затем продолжает рассказывать.</p> <p style="text-align: justify;">— Много чего было… Нам повезло, отца не забрали на фронт из-за непризывного возраста, потому мы и не голодали. Он успел собрать рожь с выделенного надела, мы её в бане потом сушили, перемалывали. Отец пасеку держал, скотина была, огород сажали. Немцы были разные: и хорошо относились, и плохо. Помню, как однажды по улице немцы гнали избитую тётю Надю. Она им сказала: «Вот придут наши, покажут вам!» За это и арестовали. Загнали её в речку, топили и смеялись. Потом увезли, и, по слухам, повесили где-то в Белебёлках. Так и жили: днём немцы, ночью партизаны… В 44‑м здесь неподалёку был большой бой между партизанами и немцами. Много убитых осталось. Деревенские похоронили их, а через неделю в деревню приехали немецкие солдаты. Как сейчас помню, Сретенье было, день солнечный, ясный. Заметив их издалека, молодёжь успела убежать в Жизлино, в Нивки, а старики и дети остались. Нас всех согнали к могиле немецких солдат, стали их откапывать. Потом переводчик сказал: «Вам повезло, что вы солдат похоронили одетыми, а то бы всех расстреляли». Но дома немцы сожгли, от всей деревни осталась одна банька. И скотина вся сгорела в хлевах. Нашу корову мама успела выпустить, она и выжила. Люди разошлись кто куда: в Гаврилково, в Нивки… Мы перешли в отцовскую кузницу: она стояла на краю огорода и тоже уцелела. Позже собрали дом из раскатанных по огороду брёвен старого амбара, а потом и большой дом отстроили.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Возрождённая из пепла</strong><br />После освобождения от оккупантов, жители Старо постепенно возродили деревню: на себе возили лес, восстанавливали дома. Работы хватало не только в колхозах. Жителей посылали на лесозаготовки, на сплав в Парфино. Позже многие старские семьи переехали в чудовский колхоз «Коммунар».</p> <p style="text-align: justify;">— Лошадей не было, так мы на себе пахали. Тятенька — так ласково Ефросинья Михайловна до сих пор называет отца — тянет плуг, а мы по бокам… После войны у нас было, кроме коровы, 4 дойные козы, козёл, гуси. Отец возил продавать в Ленинград мёд и гусей. Из Латвии привозил зерно. Голодать не голодали…</p> <p style="text-align: justify;">Окончив Верёхновскую семилетку, Ефросинья Михайловна осталась с родителями. «Отец посылал учиться, да я побоялась ехать», — говорит она. Приученная с детства к крестьянскому труду, стала трудиться в колхозе.</p> <p style="text-align: justify;">— Тридцать лет проработала в полеводстве, а муж трактористом был. Раньше у нас кругом поля были: сажали лён, рожь, овёс. Я жать серпом начала с девяти лет. И ткали сами, и пряли. Жалко, сёстры потом, не сказав мне, порубили на дрова и сожгли стан…</p> <p style="text-align: justify;">На полу в доме постелены вытканные Ефросиньей Михайловной половики: старенькие, с аккуратными латками, но крепкие ещё на вид.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Суженый-ряженый…</strong><br />С Иваном Дмитриевичем они вместе без малого 60 лет.</p> <p style="text-align: justify;">— Однажды гадала на Веденьё, — рассказывает Ефросинья Михайловна, — и мне приснился парень в военной форме, вылитый Иван. Он тогда служил в армии. Замуж я и не собиралась, а вот как вышло. Вернулся, немного повстречались, поженились. Лет десять жили с его родителями. Потом построили этот дом. Видите, потолок некрашеный. Я так радовалась, когда сюда перешли, что не хотела портить его краской. Таким и остался до сих пор, лишь потемнел от времени…</p> <p style="text-align: justify;">Первыми у супругов родились двойняшки Люба и Надя, потом Вера, Ирина, Ваня и Света. Вырастили они шестерых, да только сын погиб в аварии совсем молодым: ехал в Жизлино к девушке, и на повороте в него врезался пьяный сосед. Дочки выучились, разъехались, теперь только навестить, погостить приезжают.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Травница</strong><br />Мы продолжили разговор за чашкой чая. На кухне развешано десятка полтора полотняных мешочков.</p> <p style="text-align: justify;">— Это мои травы, — пояснила хозяйка. — Магазинный чай я не пью, завариваю травки разные. Сама собираю их летом, сушу. Привыкла с детства. Мама постоянно собирала во мху траву, сушила и заваривала. Не помню, как она называется, но хорошо помню, какой дух от неё стоял.</p> <p style="text-align: justify;">Натруженными руками она неторопливо собирает немудреное угощение, продолжая рассказывать о своей жизни: о том, как ходили на работу, оставляя старших дочерей хозяйничать по дому; как выращивали скотину, чтобы семья жила в достатке; как организовали с мужем крестьянское хозяйство после распада совхоза: сеяли лён и овёс…</p> <p style="text-align: justify;">— Места у нас хорошие: тихо, спокойно, ягодники близко. Это сейчас лесом всё заросло, а раньше отсюда видно было и Жизлино, и Верёхново. Люди разъехались, поумирали. Никого из моих подруг не осталось. Одна радость — дети и внуки.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>Мать-героиня и заслуженная бабушка</strong><br />Сегодня у Павловых пять внуков, четыре внучки и два правнука. Скоро ждут рождение ещё одного. Всех внуков бабушка Фрося вырастила в деревне, на свежем воздухе и домашних продуктах. Да и сегодня ей позвонили, попросили, чтобы она посидела с внучкой. «Приедут за мной, заберут в Волот», — сказала она с нескрываемой гордостью. Ведь так приятно сознавать, что ты нужна, что в силах помочь.</p> <p style="text-align: justify;">Ефросинья Михайловна вообще очень позитивный человек. Несмотря на преклонный возраст и болезни, она очень активна. Чувствуется старинная закалка.</p> <p style="text-align: justify;">— Я без дела не сижу, — говорит она. — Скотину, конечно, уже не держим, да и огород поменьше сажать стали, но занятие себе всегда найду. Покупаю шерсть, пряду сама и вяжу всем носки…</p> <p style="text-align: justify;">Тёплые, крепкие изделия лежат стопкой на шифоньере. Там же и веретёнца, выточенные ещё её отцом. Прялка — старинная, добротная, резная, всегда под рукой Ефросиньи Михайловны. К моему сожалению, хозяйка уже успела перепрясть всю шерсть, но я всё же попросила показать, как она это делает (на фото). Веретено так стремительно крутится у неё в руках, что становится похоже на тонкую спицу.</p> <p style="text-align: justify;"><strong>«Ключковская канава»</strong><br />Колодца и водопровода в деревне нет. Ефросинья Михайловна рассказала, что мужики пытались выкопать колодец, да не нашли жилу. Давным-давно прокопали ручей — «ключковскую канаву» — от ключей, что бьют возле боров, до деревни. В нём все деревенские и брали воду. Только раньше, когда жителей было много, ручей чистили, вода была хорошая, а теперь он весь зарос. Зимой Павловы топят снег, а летом берут воду из мочил. Одно выкопано возле бани для хозяйственных нужд, другое, вычищенное, с питьевой водой, — за огородом.</p> <p style="text-align: justify;">Деревенька Старо. Два жилых дома. Дорога, связывающая райцентр с Жизлино. Тишина и благодать. Почти благодать. Потому что непонятно, почему нельзя почистить дорогу к дому пожилых людей. Всего каких-то метров сто. Случись что, ни машина «Скорой помощи», ни пожарная подъехать близко не смогут. Жители, конечно, не жалуются. Они довольны всем: автолавка приезжает два раза в неделю — вторник и четверг, пенсию привозит почтальон, газеты Павловым передают с соседским парнишкой-школьником. Только об одном сожалеют Ефросинья Михайловна и Иван Дмитриевич: хлеб, говорят, стал хуже качеством, не такой вкусный, как раньше, и сохнет быстро. «Собаке, зато, много корок достаётся», — смеётся хозяйка, даже в этом подметив положительное.</p> <p style="text-align: right;"><strong>Фото автора</strong></p>