Почти полгода, показавшиеся целой вечностью, девятилетняя девочка вместе со своей семьёй провела в немецкой оккупации. А затем, была долгая и трудная жизнь вдали от малой родины. Испытавшая страх и ужас, голод и болезни, потерю близких, она не раз находилась перед лицом смерти, но всё выдержала и выжила. Сейчас жительнице п. Парфино Зинаиде Михайловне Нешумовой 81 год. И сегодня, в канун освобождения родного посёлка от немецко-фашистских захватчиков, она делится своими воспоминаниями о самом страшном и незабываемом периоде своей жизни:
«Маменька, убьют же!»
- Незадолго до войны наша семья переехала из д. Сачково в п. Парфино, где родители купили дом. Он располагался на ул. К. Маркса. Сейчас по соседству с нашим бывшим участком находится магазин «Магнит». А тогда здесь стояли сплошь частные дома, практически сразу за которыми начинался небольшой лес.
Родители трудились на фанерном комбинате: отец – рабочим на бирже сырья, а мама – лущильщицей шпона в фанерном цехе. В том 41-ом я окончила первый класс.
Прихода немцев все ждали со страхом. Вражеские самолеты уже летали над поселком, нагоняя на всех ужас. Сразу начались очереди за хлебом. Помню, как-то простояла очень долго и досталась буханка ситного. Не успела дойти до дома, как случился очередной налет. Мы, ребятишки, во всю прыть помчались прятаться в лес, где были вырыты окопы. Пока отсиживались, эту буханку съели. А в следующий раз, когда возвращались после очередного налета, вдруг неожиданно над нами, словно летучая мышь, низко пролетел немецкий самолет, из которого строчил пулемет. Бежавшая впереди меня девочка, примерно моя ровесница, рухнула навзничь. Когда я остановилась возле нее, она была мертва.
И вот однажды на улице я увидела немцев. Они сразу заявили о себе, как хозяева жизни. Велели всем сидеть по домам. В первое время они были сытые, самодовольные. Иногда ходили по дворам и огородам, чтобы пополнить продуктовый запас. Помню, как двое молодых фрицев таскали на наших грядках морковку. В большую рыбацкую корзину кидали крупную, а мелкую, вместе с травой, выбрасывали. Это в окно увидела моя бабка – мамина мать. Она у нас была бойкая, за крепким словцом в карман не лезла. Обозленная выскочила из дома и давай немцев ругать и стыдить: мол, не вы сажали, не вам и таскать. Немец, вытащив очередную пясть морковки с травой, сунул бабки под нос. А та, не долго думая, выхватила да и бросила в него. Фриц за оружие схватился. И тут наблюдавшая происходящая моя мама как закричит: «Маменька, уйди, убьют же!» Немецкий солдат вывернул из корзины всю морковку, плюнул, и оба ушли.
Но вообще, я не припомню, чтобы немцы нас уж сильно обижали. А некоторые даже относились по-человечески. Запомнился такой случай. Нам, ребятишкам, трудно было усидеть дома и с наступлением зимы мы бегали кататься на берег Ловати, в район ул. Ворошилова. Там до войны стояла общественная баня, в которой немцы расположили свою кухню. Как-то накатавшись с горки, мы уже было отправились по домам, как нас кто-то окликнул: «Киндер, киндер!». Вышедший из кухни, наверное, повар, вынес полный поднос жареной печени и, не придумав, как нам её отдать, поднял полу моей широкой шубки и вывернул в неё всё содержимое. По дороге мы все наелись, и я ещё домой принесла.
Немцы озверели, почувствовав приближение наших войск. Обозленные, они ходили по домам в поисках продуктов. Отбирали все. Бабушка по ночам пекла хлеб и прятала его на русской пески, закидывая тряпками. И нас с братом Колькой туда загоняла. Мы прели от жары, плакали, а она нам: «Не будут немцы ходить и слезете».
Хлеб у нас ни разу не отобрали. Видя в доме грудного ребенка – младшего братишку Витю мама родила уже в начале войны, - немцы дом не обыскивали и мы особо не голодали. Что такое настоящий голод, узнали потом – в эвакуации.
«Молитесь, наши солдаты пришли»
- Стояла зима 42-го. Весь поселок был в воронках от бомб. Но среди людей чувствовалось оживление – вот-вот придут наши. И, действительно, как-то просыпаемся утром, а по улице строем идут советские солдаты. Сколько радости было у нас! Помню, бабушка только и говорила: «Вставайте же на колени, молитесь Богу, наши военные парни пришли!»
У всех как-то на душе полегчало. Народ, уже не боясь, ходил по улицам. А мы, ребятишки, и тем более, бегали, где хотели.
Дело шло к весне, распустилась верба. И мы с мальчишками – Сашкой Тимофеевым – его все Конюховым кликали, да с Колькой Мининым отправились за вербой на ул. Кирова. Мальчишки – мои друзья – были постарше. По дороге у меня подвязка на чулке оборвалась, он сваливаться стал. Надо было покрепче завязать, да нечем. Гляжу, торчит из-под талого снега тоненькая веревка. Я дернула её и вдруг что-то как зашипит. Сашка всем: «Ложитесь!» Мы вмиг попадали. И тут взрыв. Видно, немцы гранату оставили. Чудом все целы остались. Я от страха сама не своя. Гляжу, а наши солдаты, проходившие неподалеку, кто на землю бросился, кто побежал. А Конюхов мне: «Ну, всё, теперь тебя расстреляют».
Я прибежала домой и подвал открываю, чтобы спрятаться: «Мам, сейчас за мной придут, я что-то взорвала», - говорю. Но никто, конечно, не пришел.
После того случая мальчишки обещали меня больше никуда с собой не брать, потому что, как они сказали, «от тебя одни проблемы». В памяти на всю жизнь остался еще один подобный случай. Однажды в леске за нашими домами упал самолет. Мы, любопытные, конечно же, побежали смотреть. Деревья смягчили удар, и самолет не взорвался, не загорелся. Летчика в нем уже не оказалось. Мы залезли в кабину: кто за штурвал сел, кто приборы трогает… Я тоже на что-то нажала, и вдруг мимо снаряд просвистел, как из пушки. Вот страху-то натерпелись все.
Но вместе побегать нам уже не пришлось. Солдаты, освободившие поселок, размещались на постой в уцелевших домах. Пришли и к нам. А вскоре поступил приказ об эвакуации.
Мы всей семьей грузились в подъехавший к дому грузовик. Помню, один из солдат сказал: «Вы швейную машинку возьмите, ведь дети малые». А мама в ответ: «Нам бы только головы не потерять». Но кто-то все же машинку принес…
«Вот, понаехали!»
- Мы ехали в Сибирь, в Красноярский край. Длинный и трудный путь. В дороге очень хотелось кушать. Выручала справка, данная матери о том, что наш отец находится в партизанском отряде. В начале войны он не был отправлен на фронт – помогал эвакуировать заводское оборудование. А потом ушел в партизаны. Видно, так было надо.
На остановках по этой справке семье выдавали паёк. В нем был даже упакованный в брикеты сыр, о котором мы и понятия не имели. Не знали, как его есть и складывали в бумажный пакет. В Сибири он очень пригодился.
Я радовалась, что мы уезжали. Оставаться в Парфино, несмотря на то, что пришли наши войска, было страшно. Но, оказалось, что и на новом месте не лучше. В городе Канск, куда нас привезли, было голодно, кругом чужие, обозленные люди. Даже нам, детям, они говорили: «Вот, понаехали! Что думали, тут вам калачи на березах растут?» Горько и обидно было это слышать.
От голода умер маленький брат. Ему было всего три года. Мама, работавшая на заводе, услышала, что лучше перебраться в деревню, работать в колхозе – там полегче выжить. И мы переехали. Но и в деревне, конечно же, не доедали. Приходилось ходить по чужим домам, просить милостыню. После одного случая, когда сытые и злые староверы натравили на нас с подружкой, тоже эвакуированной, собак, от которых спасли прохожие, я сказала маме: «Умирать буду, но побираться не пойду».
Но встречались, конечно, и люди милосердные, жалевшие нас. До сих пор помню семью Мартыненко – деда с бабкой и их дочь с двумя детьми, жившими неподалеку, которые опекали нашу семью, помогали, чем могли. Я даже имена их не забыла. Только благодаря этим добрым людям я тогда не умерла.
Мы часто были голодными. Есть хотелось постоянно. Как-то на улице я нашла кучу картофельных очисток. Принесла домой и говорю матери: «Давай, намоем и сварим». Сварили, но кушать их все отказались, а я наелась и отравилась. Неизвестно с какими помоями они были выброшены. Началась лихорадка, с каждым днем мне становилось все хуже: вставать не могла, глаза не смотрели. Врачи по домам не ходили, но тут каким-то образом ко мне доктора доставили. «Еще день протянет», - вынес он приговор. И снова спасла семья Мартыненко. У них была своя корова и меня отпаивали сначала молоком, потом и хлеб в него крошили.
Потихоньку стала приходить в себя, поправляться.
Мы ничего не знали об отце. Связи за всю войну с ним не было. И вдруг однажды маме приходит от него письмо. Как выяснилось, он случайно встретил в Старой Руссе, которая тоже уже была освобождена от немцев, мамину родственницу, с которой переписывались. И та дала ему наш адрес. Отец сообщал, что работает председателем одного из старорусских колхозов. А потом и сам за нами приехал.
Вернулись в Парфино – нашего дома нет. Людей мало – еще не все вернулись из эвакуации. Поселились в маленьком, без пола и окон, в чужом домишке. И помаленьку стали налаживать свою жизнь.
После пятого класса пошла работать на «клепку» - в Заильменскую сплавную контору, затем, когда восстановили комбинат, перешла в фанерный, а из него в деревообрабатывающий цех. Впоследствии стала надомным сторожем в магазине. К тому времени у меня было трое детей, и такая работа меня устраивала. Мой общий трудовой стаж насчитывает 40 лет.
Сейчас, вспоминая прожитую жизнь, сама удивляюсь: «Сколько было испытаний и в войну, и потом – все перенесла, выжила и вот еще живу. Видно, судьба такая».
Елена КОСТРОВА
Фото автора
