Пережившая военное время Антонина Чечель встретила Великую Победу в Германии и как никто знает цену жизни и цену куска хлеба.
Детство закончилось
Детство для Тони закончилось, когда после начальной школы семья Петровых из Русской Ольховки переехала в Малую Вишеру. Отец занимался строительством дома (достроить так и не успел – в числе первых был отправлен на фронт). Жили бедно: кроме Антонины, в семье было ещё четверо детей. Мама работала на заводе, а 11-летней девчонке пришлось взвалить на себя домашнее хозяйство, присматривать за младшими братьями и сёстрами.
В пятнадцать лет с трудом устроилась на работу в парник на улице Урицкого и изо всех сил старалась не подвести людей, которые взяли на себя ответственность, приняв несовершеннолетнего подростка. А вскоре за хорошую работу и за то, что трудилась лучше иных взрослых, получила премию.
Отец всегда хотел, чтобы дочь приобрела дельную специальность, и в 1939 году Тоня была принята ученицей в портновскую мастерскую к прекрасному мастеру Алексею Львову, но закончить обучение не довелось – началась война. В первые же дни здание ателье было разрушено. Погиб не успевший укрыться Алексей Егорович.
С группой девчат её направили на трёхмесячные курсы по оказанию первой медицинской помощи, младшая сестричка Маша училась разминированию. Помнит Антонина Ивановна, как ходили убирать с улиц раненых, отвозили на кладбище мёртвых. Никогда не забыть, что пришлось пережить, когда в один из налётов бомба попала в людей, стоявших в очереди за хлебом. Невыносимо страшно было подходить к кровавому месиву, откуда доносились стоны раненых и плач детей.
В конце лета 1941-го, перетащив на себе уцелевшие швейные машинки из разбитого ателье, в цехах завода «Металлогалпром» (в конце 9-й Поперечной улицы, полностью уничтожен во время войны) шили постельное бельё, фуфайки, одежду для солдат. Работали до последнего дня, пока немец не подошёл к городу. Тогда семья перебралась в Климково.
Месяц Петровы прожили в деревне, каждый день смотрели с опаской в сторону Вишеры: не видно ли зарева. Первое время от голода спасало молоко, с наступлением холодов корову пришлось прирезать. Часть мяса продали, купили худенькую одежонку, обувь, часть – обменяли на продукты, которые быстро закончились. Семью надо было кормить, и Тоня нанялась стирать бельё для солдат, за это давали немного овса. Добавляя лебеду, мама варила жиденькую похлёбку. А ещё иногда можно было помыться в бане оставшимся обмылком.
Освобождённый город встретил разрухой и опустошением. Их дом был превращён в казарму, вдоль стен стояли двухэтажные нары, на полу вместо тюфяков лежало сено. Отступая, немцы оставили хозяевам «сюрприз» – минные ловушки. Только после того как Мария обезвредила их, вытащив практически из каждого угла, они смогли переступить порог родного крова. Дом был пуст: кроме немецкой каски, в которой мама потом варила еду, не осталось ничего. Постарались и соседи, растащив последнее, что в спешке не забрали фрицы, особенно жалко было ни разу не надёванного пальто, которым премировали Тоню за работу в парниках. Приведя дом в порядок, заделав тряпьём выбитые окна, стали обживаться.
Антонине повезло – её взяли в офицерскую столовую на 1-й Пионерской: сама поест, а когда и домой в котелке принесёт.
Через три месяца, зимой 1942-го, часть перебазировалась, и как ни умоляла мать оставить дочку в Вишере, Тоню забрали на фронт, зачислив в 442-й артиллерийский полк.
Бог хранил
И сразу Мясной Бор. Жили в землянках, недалеко от узкоколейки, холод был такой лютый, что возле печки-буржуйки не могли согреться. Ляжем, говорит, спать, не разуваясь, на сделанные лежаки из ёлок, а к утру портянки к ногам примерзают.
В Мясном Бору они попали в сущий ад. Немцы били из орудий и пулемётов, каждый день до 50 вражеских самолётов бомбили и обстреливали, спрятаться от шквального огня было негде. Врастая в промёрзшую землю, они не могли поднять головы. Однажды, вспоминает, её уберегла от смерти осина – тропу вокруг неё натоптала: летит самолёт, скидывает бомбу – Тоня с одной стороны дерева, немец разворачивается – прячется от осколков с другой.
Был случай, когда ползла вдоль линии фронта из окружения и трое суток тащила на себе раненого старшего лейтенанта, перекидывая тяжёлое тело бойца с одного плеча на другое, и всё просила его потерпеть, стонать как можно тише. Сорвала мышцу, едва не лишилась руки. От начавшегося обстрела, казалось, земля вокруг кипела. Лейтенанта смертельно ранило в голову, а её, успевшую скатиться в воронку, засыпало и придавило землёй так, что еле выбралась наружу. Каким чудом уцелела от шальных пуль, до сих пор не понимает, всего в трёх километрах от линии фронта находились. Меня, говорит, Бог хранил, сокрытый на груди крестик.
Когда вылезла из воронки, увидела ползущую к ней перепуганную медсестричку Люсю. «Надо куда-то идти», – сказала та. Но куда?
Антонина предложила подождать – может, кто из своих появится, укажет, в какую сторону двигаться, но Люся ответила, что не собирается дожидаться, когда придут немцы и, как двух её подруг, возьмут в плен, наиздеваются и застрелят. И вышла из укрытия… Тогда у молоденькой 19-летней Антонины появились первые седые волосы: рядом лежала убитая Люся, а в мыслях было только одно – застрелиться, но не сдаться, не позволит она издеваться над собой.
Потеряв счёт времени, уже не понимала, в какую сторону двигаться, всё вокруг было усеяно трупами. Рядом услышала голоса солдат, осторожно подползла к ним, спросила, куда можно пробираться. Ответили, что метрах в 20-ти от них командир полка Зимин, его разведка выведет к Волхову, только посоветовал тянуться на расстоянии, чтоб не заметили, а то немцы всех положат.
Впереди ручей, за ним спасение, но одно неловкое движение застывшим от холода телом – и она провалилась в ледяную воду, в тот же миг немцы открыли шквальный огонь, и Антонина была ранена в левую ногу. Перевязать нечем. Обессилев от голода, не смогла снять сапог. Решив «будь что будет», ползла дальше, не чувствуя уже ни боли, ни страха. Добралась до узкоколейки, до своих и, кое-как забравшись в вагон, моментально уснула. Рядом бомбили, осколком пробило стену, но она ничего не слышала, три дня и три ночи спала беспробудным сном.
Оставшихся в живых людей под покровом ночи погрузили в полуторку и повезли вдоль Волхова до Селищинских казарм, дальше на двух сколоченных брёвнах в перерывах между налётами переправили через реку. Наутро в санчасти в деревне Вяжищи ей сделали операцию.
Столько, говорит Антонина Ивановна, страсти натерпелись в Мясном Бору, что не передать. Скольких друзей схоронила – Таню Семёнову, Ивана Савельева, Валю Нечаеву, Павла Сосновкина… Помнит, как, прячась от пуль за телами погибших солдат, в одном из них узнала своего одноклассника Колю Семёнова, с которым сидела за одной партой.
Сын предлагал ей съездить на места боёв, но она не смогла пересилить себя: тяжки воспоминания, знакомо каждое место, не унимается боль в душе. Из полка в 1500 человек в живых остались лишь полторы сотни, из пяти девушек – она одна.
Всех разбросало кого куда. Антонина попала в 63-ю стрелковую дивизию, с которой прошла до Берлина и встретила Победу. Помнит, как, оставив свои росписи на память потомкам, фотографировались на фоне разрушенного Рейхстага, а потом с Бранденбургских ворот смотрели на город, как радовалась, что всю войну, аж до самой Германии, прошла с лёгким ранением.
Никто так не любил, как мы
После Победы – там же, в Германии, она вышла замуж. С будущим супругом Владимиром Чечелем познакомилась за полтора года до окончания войны. У симпатичной Тонечки отбоя не было от кавалеров, но она сторонилась всех, а к весельчаку и балагуру лейтенанту с первого взгляда прониклась симпатией. Он был на пять лет старше её, но казался взрослым надёжным мужчиной. Виделись молодые редко, Владимир служил далеко от их части. Но когда выпадали редкие минуты встреч и он заходил к ней, от счастья сердечко Антонины готово было выпрыгнуть из груди, а он ей пел, играя на гитаре!
После Победы на территории Германии оставалось ещё большое количество военных, в том числе и советских солдат, по каким-то причинам их не выпускали до 19 сентября 1945 года.
В назначенный день готовились к отправке домой. Половину вагона, в котором они должны были ехать, загрузили ящиками с запчастями от техники, во второй разместились они с супругом. Неспокойно было на душе у Антонины, металась по вагону, кидало её то в жар, то в холод. Муж успокаивал, но она твердила: «Володенька, сердце рвётся».
Поезд тронулся, из приоткрытой двери обдувало ветерком лицо, она призаснула, и вдруг – сильнейший удар. Оказывается, немцы пустили встречный состав на наш эшелон. Стоны, крики, плач, в первых вагонах погибли все.
Она не почувствовала, как посыпались ящики. Владимир с трудом откопал её – живую, но со сломанной челюстью, переломанными руками и разбитой головой. Раздобыв машину, повёз захлёбывающуюся кровью жену в военный госпиталь города Бернау под Берлином.
Очнувшись на третьи сутки, Тоня безразлично посмотрела вокруг и вновь провалилась в никуда. Владимиру нужно был ехать, но он обещал непременно за ней вернуться. Все полтора месяца госпиталя он писал письмо за письмом и в каждом просил ни о чём не волноваться, главное – жить.
Восторгается и сейчас Антонина Ивановна его честностью и порядочностью: не бросил, хотя они и расписаны были только в штабе по документам. Берёг её, как зеницу ока, сколько больниц пройдено, военных госпиталей, пока она немного окрепла.
До 1950 года Владимир Андреевич служил в армии, вместе с женой сменил не одно место жительства (Таллин, Выру, Котлас, Вологда, Подмосковье, Ленинград, где он с отличием окончил Ленинградскую высшую военную школу).
Дочь Валя родилась уже в Калининграде. Когда девочка пошла в первый класс, отец подал рапорт о демобилизации: негоже ребёнку мотаться по гарнизонам. Сослуживцы уговаривали остаться – мол, где найдёшь работу на гражданке, а он отшучивался: «Буду самовары лудить». Её Владимир умел всё – ремонтировал часы, телевизоры, радиоприёмники, слесарил. Добротно сделанные его руками сундук, кухонный стол, стулья, табуреты стоят в доме до сих пор. На стенах висят написанные им картины.
«Никто на свете так не любил, как мы с тобой», – говорил он ей. Очень хотел сына, и в 1956 году появился на свет богатырь Саша. Радости отца не было предела. Но спустя два года Владимира Андреевича не стало: дала о себе знать война, голодный блокадный Ленинград.
Боли хватило и после войны
Антонина Ивановна попыталась выйти на работу, но после тяжёлой травмы головы она не могла переносить шум, жару, падала в обморок. Жить было не на что, и 25 лет пришлось довольствоваться скудной зарплатой уборщицы. До обидного несправедливо всё сложилось. До 1994 года не могла получить инвалидность, поскольку травма получена уже после войны, а из Германии муж забрал её под расписку, без справки о медицинской комиссии. Время ушло, никто не вернёт тех лет и того, чего она была лишена долгие годы. Больно было ей, прошедшей войну, удостоенной за боевые заслуги орденов и медалей, слышать оскорбительное «Вы не доживёте», когда с больными ногами, опираясь на палку, пришла встать на льготную очередь на машину…
После смерти мужа осталась с детьми в купленном ими ветхом домишке. Райком, где работал муж, обещал помочь, но только на словах. Трудно доставалось ей строительство, собирала деньги по копеечке, выращивала и продавала цветы, овощи. Тем, кто упрекал её, Антонина Ивановна отвечала: «Нужда заставит – ещё и не то сделаешь». Хотелось бы на склоне лет хоть немного пожить в квартире со всеми удобствами. 90-летней женщине предлагают обмен на благоустроенное жильё, но жалко дом отдать в чужие руки.
Светлана БОРИСОВА
Фото автора
Опубликовано в газете 8 мая
