К лету 1941 года он успел закончить три класса…
Анатолий Александрович Фролов рассказывает о своей жизни, как хороший режиссер: картинками, эпизодами, чувствами.
И не потому, что не помнит того, что было, в последовательности. Просто одни чувства сильнее. Они словно вызывают к жизни, другие – еще более щемящие, острые. Из этих воспоминаний-лоскутков складывается одно большое одеяло – война…
Жизнь горемычная, детство сиротское
Они жили в деревне Вошкино Островского района Псковской области. В принципе, от наших мест не так уж далеко, поэтому основные даты – начало оккупации, зарождение партизанского движения, освобождения совпадают порой до дней. И тяготы, выпавшие на детей войны, тоже так похожи, словно выписаны по одному шаблону: боль, голод, страх, холод…
Еще до войны Анатолий и его сестра Тамара (она двумя годами была старше) осиротели. Вначале умер отец. С этого дня мама будто стала угасать и тихо ушла, оставив детей на попечение своей сестры Агафьи Ивановны. До этого тетушка жила в работницах, а получив в наследство большой дом, довольно справное хозяйство, огород, а со всем этим - двух племянников, работу забросила и стала заниматься только детьми. Так и прожила для них, своей семьи не завела…
Дом строил отец. Он был отличным хозяином, поэтому с задумкой рубил. Летом 1941 года ребятишки, набегавшиеся вечером, спали в летней половине, на тюфяках, набитых сеном. Утро было тихое-тихое. Брат с сестрой даже не услышали топота вражеских сапог. Немцы по-хозяйски вошли в дом, сдернули со спящих ребятишек одеяла. Агафья Ивановна стояла рядом, готовая прикрыть детей собой, от страха она так вцепилась в фартук, что потом, когда враги уже ушли, еще долго не могла разжать пальцы. В этот раз их не тронули…
И бык их за своих не принял
В Вошкине каким-то непонятным образом осталось колхозное стадо. Не успели, видимо, отогнать вглубь страны. Всей деревней его и обихаживали, одних коров по домам разобрали, а других на фермы согнали. А бык был на всю деревню один. Боевой такой, резвый, черный, страшный. И сердитый очень, ревновал своих буренок ко всем пришлым, в том числе, и к людям.
В тот день Толя с Томой пошли это стадо пасти. Тихо было в поле, хорошо. Только вдруг налетели самолеты с крестами, изрисованные всякой чертовщиной. И понеслись по деревне мотоциклисты в рогатых касках, пошли пешие колонны. Началось столпотворение: люди, техника, колонны пеших, мотоциклисты день и ночь нескончаемой чередой шли на восток…
Быка такое передвижение незнакомых людей очень возбудило, он разъярился, рыл землю мощным копытом и готовился сразиться за честь своих коров с любым врагом.
– Он, видимо, принял немцев в рогатых шлемах за соперников, - шутит Анатолий Александрович, - вот и проявил строгость своего характера. Обошлось тогда, никто от рогатого «Отелло» не пострадал.
Очень часто над Вошкиным разворачивались заходящие на отработку задания немецкие бомбардировщики, они бомбили аэродром в Острове. Наши самолеты и подняться подчас не успевали, горели прямо на земле. И как помнится Анатолию Александровичу, обороны не было никакой. Немногочисленные наши части отошли за несколько часов до прихода немцев.
Мы стали учиться жить при враге
Мужики, что в деревнях остались, были вынуждены как-то выживать. У большинства на руках были женщины, старики, дети. Поэтому в конфронтацию с немцами не вступали, жили тихо, творили свою повседневную сельскую работу.
Те, кто с врагом мириться не мог, сразу в леса ушли.
– Партизаны у нас рано появились, – говорит Анатолий Александрович, – еще году в 1942-м. Собственно, весь край был партизанским. Немцы по этому поводу очень лютовали, расстреливали, я слышал, целые семьи. Но все - равно приходили в деревни ночами мужики из леса, брали еду, одежду, про немцев выспрашивали.
Так прошел год, и еще один. Зимой 1943-го года стало понятно: на фронте что-то такое происходит, что немцы заволновались не по-хорошему. Они усиливали оборону, строили укрепления, особенно тщательно охраняли мост в деревне Решеты на реке Синюхе. Но это не помогало, с одной стороны наши части уже подходили, а с другой – партизанские соединения, к тому времени ставшие уже целой армией, не давали покоя врагу. Взлетали в воздух укрепленные мосты, железнодорожные пути, составы с техникой, на лесных дорогах пропадали целые вражеские автоколонны с припасами и людьми.
Погнали мальчишку на чужбину…
И казалось: вот-вот придут наши, прогонят врага, и заживут все, как раньше. И не надо будет им с сестренкой бояться, и не будет плакать по ночам тетушка Агафья.
…В ночь на Рождество деревня запылала. Все, кто уцелел, кто не попал под пули осатаневших фашистов, бросились по окрестным деревням. Фроловы пробрались в деревню Пехово, попросились к старому деду. А ночью, слышал Толя сквозь сон, приходили партизаны. Они организовали рейд по сгоревшим деревням, чтобы собрать людей, кто выжил, и согнать в стада бесхозную скотину.
Однажды Толя сам помогал гнать такое стадо. Два партизана в добротной одежде, в папахах, на ухоженных лошадях, попросили помочь очумевших от огня и грохота коров в лес отогнать. Была у мальчишки тогда мысль: вот взяли бы они его с собой в партизанский лагерь, и стал бы он с ними воевать, врага бить, за сожженную деревню Вошкино мстить. Но не взяли его с собой, а посадили на больную чесоткой кобылу и отправили восвояси.
А потом завертелось – понеслось. Отступающие немцы сатанели, сгоняли людей к железнодорожным станциям, грузили в вагоны и отправляли в Германию. Толя тоже попал в такую колонну, их построили по трое и погнали в лагерь. По дороге немцы глумились: травили овчарками телят, что брели по дороге. А людей, если кто сопротивлялся, загоняли в ледяную воду встречных речушек.
В результате долгих перевозок по земле и переправ по морю, Анатолий Александрович оказался в городе Эссен. Там всех разместили в лагере, окруженном вспаханной полосой земли. Истощенные люди (за время пересылки их почти не кормили) расползались по баракам, сбивались в кучки на нарах, согревая друг друга телами.
– По мне ползали жирные вши, – вспоминает Анатолий Александрович, - но молодой организм очень хотел жить. А тут еще на работу нас гонять стали. Отобрали тех, кто помоложе, и погнали на завод. Немец, что нас отбирал, вначале всех осмотрел, записал что-то и отправил на крышу, якобы кровлю чинить. А там из труб удушающий газ поднимался, мы все стали от него чихать, кашлять. А немец наблюдает, записывает. Оказывается, это эксперимент был: как быстро человек умрет при отравлении этим газом при физических нагрузках. Несколько раз нас бомбили американские и английские самолеты, да только мы уже не особо боялись. Бомбы падали на город, и я проводил аналогию – они толстенькие, как те самые вши, что поедали нас живьем.
Она звала меня, моя Россия
И казалось, не будет конца испытаниям и боли, голоду и издевательствам. А ведь союзники были так близко, да все что-то не спешили. После очередной бомбежки в толчее Анатолий потерял сознание, его принесли в барак к военнопленным. А потом людей партиями стали загонять в баню, так сказали конвойные. На самом деле это был крематорий, круглосуточно сжигавший трупы умерших людей. Не все остались ждать своей трагической участи, среди военнопленных создалась группа, готовая совершить побег.
Их было семеро: Николай Безденежный, Федор с Урала, два брата из Москвы – Лешка и Прохор, и он, подросток из маленькой Псковской деревни Вошкино. Ночевали в лесу, днем прятались в сараях рядом с усадьбами Бауэров, предварительно понаблюдав, нет ли военных. Среди работавших в усадьбах женщин зачастую попадались русские, полячки, украинки, поэтому побираться к ним отправляли Толю, как самого молодого.
– Тогда я чувствовал себя кормильцем взрослых мужиков, - шутит Анатолий Александрович, - приносил хлеба, крупы, молочка иногда давали.
Как-то увидели: немец пашет землю на огромных сытых лошадях. Появилась надежда, что даст зерна. Пошел к нему Толя (он к тому времени уже сносно понимал немецкий, память детская, она цепкая), и вот что оказалось: немец-то ногу на Восточном фронте потерял, домой вернулся инвалидом. Вот пашет землю, сеет горох. Дал гороху, сбежавшие пленные кашу из него варили.
– А потом как-то ранним утром встретились поляки и узнав, что перед ними русские, так и закричали: «Пся крев! Вас же освободили американцы, идите, сдавайтесь!» – до сих пор об этом моменте своей биографии Анатолий Александрович рассказывает с волнением. - И впрямь, встретили американцев, которые разглядывали нас, грязных и изможденных, как зверей, показывали пальцем, щупали, трясли. Покормили всего один раз, так, видимо, было договорено с нашим командованием. И отправили в спецлагерь для русских, где нас подлечили, отмыли, вшей вывели и подготовили к передаче нашим. А Николай Безденежный в этом лагере очень успешно занялся починкой и шитьем сапог, вот он и решил остаться, пока работа есть, ведь война-то еще не кончилась. Он попросил меня, чтобы я написал его родным, когда буду в России, что он обязательно приедет, как только все сапоги сошьет и починит. Я и написал именно так: починит все сапоги и приедет, вы его ждите.
А вместо дома – куст сиреневый
В лагере формировали составы для отправки в Россию: на Урал, на Кавказ, в Москву, на Украину. Псковских было не так много, и командир пересылочного пункта подполковник Рябов оставил смышленого паренька рядом с собой, пока найдутся ему попутчики. Толя домой не спешил, ведь был уверен, что никого у него не осталось родных, что погибли в ту страшную ночь и тетушка Агафья Ивановна, и сестра Тамара. И строил он себе планы: будет он совсем один, дом пока строить не станет, не по силам одному-то, а соорудит бункер, в котором и будет жить, обязательно заведет себе коня и собаку. С такими мыслями и собрался в дорогу.
– Я почти всю Европу проехал верхом на паровозе, сидя у трубы, как на лошади, – смеется Анатолий Александрович, – все пролетающие виды помню. Доехал до Пскова, и выйти бы мне, но решил еще поближе к своему Вошкино подъехать. А паровоз больше до самой Латвии не остановился. Пришлось потом на перекладных добираться.
Пришел к деревне, сел на горочке, вот она, внизу, как на ладони – ни одного дома целого. Вон там дом был, что отец строил. Руины одни, да куст сиреневый, что в палисаднике рос, цел. И никого…
– И вдруг, смотрю, из-под этого куста пробивается тоненькая струйка дыма, – до сих пор в такое чудо Анатолию Александровичу верится с трудом, – неужели, живет там кто? Побежал, а там тетушка моя блинчики изо мха прошлогоднего печет. Выжили родные мои! Сестра к тому времени в армии была уже.
«Нам пожалеть себя не довелось»
Мы встретились с Анатолием Александровичем у него дома. Когда-то, несомненно, это был светлый и удобный деревянный домик, который хозяин со своей женой Лилией Михайловной устраивали с любовью. Теперь здесь все покосилось и состарилось, нет уже и верной жены, а здоровье у Анатолия Александровича совсем слабое стало. Так получилось, что нет у него близких, нет родных, что помогли бы привести этот дом в порядок. Галина Борисовна Бубляева, что живет с Анатолием Александровичем на правах подруги жизни, да брат ушедшей Лилии Венедикт Михайлович Андреев составляют его окружение. Только Галина Борисовна каждый день здесь, а Венедикт наездом бывает.
Мне повезло, в тот день, когда я была у Фролова, они собрались все втроем. Странное впечатление произвели на меня эти люди: светлые и чистые старички, бережно и внимательно поддерживающие друг друга, словно пришли в это убогое жилище на минутку, что бы окунуться в страшное время их детства. Им всем довелось пережить тяготы войны, они повидали и пожарища, и голод, и болезни. И теперь двое из них доживают век в доме, в который, и попасть-то трудно: вначале мне пришлось осторожно спуститься с дороги по крутой дорожке к калитке, а потом по покосившимся и вросшим в землю ступеням – пробраться в сам дом.
– Документы, необходимые для получения Анатолием Александровичем жилья, были собраны еще во время действия долгосрочной областной программы «О социальной поддержке отдельных категорий граждан в Новгородской области», – говорит Галина Борисовна, – я ни на что не претендую, а за него обидно. Теперь, говорят, и программы этой нет, а другая – государственная программа улучшения жилищных условий граждан и повышения качества жилищно-коммунальных услуг, пока еще не дошла до нас.
Есть у Фролова в Сольцах очень дальний родственник, который вместе с сыном наезжают к Фролову, чтобы помочь хоть чем-то. Сын этот, Олег Александров, пришел к нам в редакцию, чтобы узнать, нет ли возможности как-то повлиять на ситуацию. У нас рычаг один – гласность.
Имея опыт работы с, мягко говоря, очень пожилыми людьми, я каждый раз боюсь одного: не дождется старичок нашего внимания, оставит этот мир обиженным невниманием и равнодушием. Поэтому поспешаю хотя бы рассказать и привлечь внимание тех, кто может что-то сделать для прекрасного человека, вынесшего на своих плечах и тяготы военного детства, и послевоенное восстановление, и пятилетки ударного труда, и перестройку. Ведь он имеет право.
Виктория БАХАР
Фото автора
Опубликовано в газете 6 июня
