Нынешнее поколение только из школьных уроков знает, что были когда-то Гражданская, Первая и Вторая мировые войны, коллективизация, политические репрессии, индустриализация, освоение целины… Но, на наше счастье, живы ещё те, для кого история страны — не строчка из учебника, а часть личной биографии.
Доротея Яковлевна Антонова родилась 6 июля 1918 года, и в ближайшее воскресенье с 96‑летием её будут поздравлять дети, внуки и правнуки. А накануне, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, Доротея Яковлевна поделилась воспоминаниями о жизни большого рода Керн — Плетцер.
Её родители, Екатерина (Кхата) Фёдоровна и Яков (Якоб) Александрович Керн — чистокровные немцы. Малолетними детьми в начале 1880‑х годов вместе с родными они приехали из Германии на территорию Новгородской области и обосновались в Александровской колонии, которая просуществовала чуть более 100 лет. История колонии трагически закончилась в конце 30‑х годов прошлого века.
Даша интересовалась историей знакомства мамы и папы и тем, как они попали в деревню, где среди многочисленных Плетцеров, Штрейсов и Шефферов фамилия Керн была одна. Как оказалось, вначале родители отца были отправлены на торфяники в Торбино, где старший Керн служил управляющим. Затем хозяин торфоразработок направил хорошего специалиста Якоба Керна руководить добычей горючих ископаемых в Чудовский район, к которому относилась Александровская колония. Кхата и Якоб Керн поженились в 1906‑м. Через два года родилась их старшая дочь Евдокия.
Деревня становилась всё многолюднее, а земельные участки — всё меньше, и потихоньку некоторые немцы стали уезжать на хутора, ближе к Вишере. В 1909 году в земской управе Якоб Керн взял в собственность надел земли (за старым еврейским кладбищем), который позднее звался Кхатовым хутором, а затем — Бабкино, в честь бабы Кхаты. Там был построен дом, где с разницей в два года на свет появились ещё три девочки — София, Екатерина и Елизавета, названные именами императриц, что в то время было модно.
В 1914 году Якова призвали на Первую мировую войну, а в 1916 году, всего израненного, привезли домой умирать.
— Но у Всевышнего для каждого из нас расписан срок. Папина двоюродная сестра была знахаркой, она-то и смогла тогда поставить его на ноги. Однако осенью 1918‑го отца не стало: после бани, распаренный, он выпил кружку студёной колодезной воды, и ослабленный организм не выдержал — сильнейшее воспаление лёгких.
У тридцатилетней вдовы осталось пятеро детей. Самой маленькой, Доротее, только исполнилось два месяца. Но беда одна, видимо, не приходит: Екатерина Керн с детьми лишилась ещё и жилья, их приютили знакомые.
По воспоминаниям Доротеи Яковлевны, они с матерью часто навещали родственников, живших в Александровской колонии, располагавшейся на Волхове, в пяти километрах от Аракчеевских казарм и в трёх — от Вяжищ.
— Из Вишеры мы ехали на поезде до станции Волхов Мост, потом плыли на пароходе до Селищ, а дальше шли пешком.
С тех далёких пор так и не получилось побывать в тех местах, а как хотелось! Память бабушки Даши и сегодня хранит просёлочную дорогу, запах травы и весь маршрут, по которому когда-то добирались до поселения. Александровская колония была большой и красивой деревней с начальной школой, церковью, сельсоветом и первоклассным колхозом «Роте Фане» («Красное знамя»). Кроме работы на земле, люди больше ничего не знали. Клуба не было, молодёжь собиралась у кого-нибудь дома, где устраивали танцы. Не было и магазина — за продуктами ездили в Малую Вишеру и в Чудово, иногда товар привозили на телегах заезжие торговцы.
Волна репрессий, захлестнувшая страну в тридцатые годы прошлого века, коснулась и Александровской колонии. В начале войны всех жителей деревни выселили: кого арестовали, кого отправили под конвоем в Коми. Мать Доротеи Яковлевны рассказывала, что секретарём сельского Совета был немец Рохл (то ли фамилия его, то ли прозвище), уж больно злющий и сволочной мужик. Но и ему не удалось спасти свою шкуру, откупаясь невинно загубленными людьми, «сданными» энкавэдэшникам, — «свои» же расстреляли.
Много замученных немцев, прибалтов, поляков и людей других национальностей, живших в колонии, записано в «Книге памяти жертв политических репрессий Новгородской области», хранящейся в доме Антоновых. Среди них — фамилии её матери и отчима Егора Мартыновича, забранных по доносу его детей, державших обиду на отца из-за новой семьи.
Когда Доротее исполнилось десять, её мать Екатерина Фёдоровна вышла второй раз замуж за своего двоюродного брата Егора Плетцера: пожалела вдовца, у которого после смерти жены осталось трое детей. Большой семьёй стали жить у него на хуторе Пушков Завод (в честь стекловарни купца Пушкова).
— Таких людей на свете мало. Очень хороший был человек: тихий, спокойный, никогда никто плохого слова от него не слышал. Работал день и ночь, пыхтя своей трубкой-носогрейкой, и всё сокрушался (если поспит на час дольше), что дела не деланы. С матерью они жили очень дружно.
В железнодорожном клубе крутили кино, и мы, уже взрослые, старались, чтоб родители иногда «выходили в свет». И вот однажды, после «Путёвки в жизнь», они — такие радостные, воодушевлённые — возвращались домой, а там их ждал человек в чёрном.
— Я сразу поняла: беда, — Доротея Яковлевна плачет, вспоминая одну из трагических сцен жизни. — Мужчина в чёрном был таким же, как и мы, простым человеком, и он не был виноват, просто выполнял приказ. Помню, как он говорил, что ему стыдно и горько арестовывать самых лучших людей. Впоследствии его тоже расстреляли — видимо, как лишнего свидетеля этого безумия.
После того как забрали Егора Мартыновича, его дочь приходила в их дом и с издёвкой говорила хозяйке: «Недолго и тебе осталось быть на свободе, скоро и ты попадёшь туда же, где твой муженёк». Екатерину Плетцер арестовали 16 июня 1938‑го, но дело было прекращено, через год она вернулась домой.
В 1941 году мужа Доротеи Ефима Антонова забрали на фронт, а её с дочерью Алей, сыном Сашей, племянницей и мамой отправили в Горький к родственникам. Закрытый промышленный город, где находились конструкторские бюро, научно-исследовательские институты, мощные предприятия, выпускавшие военную продукцию, бомбили ужасно. Всюду голод, разруха.
Первое время Доротея Антонова работала в колхозе, её родные, как и другие семьи, нищенствовали. В 1942 году Даше удалось устроиться конторщицей на железную дорогу. Эта работа позволяла выживать: платили мало, зато давали продукты.
В мае 1946‑го Доротея перевелась домой, в Малую Вишеру. Работала стрелочницей, супруг всю жизнь — за баранкой грузовика. Вместе Антоновы прожили 51 год, подняли четверых детей. На месте старого домика построили новый, просторный и добротный, где Доротея Яковлевна сегодня живёт со старшей дочерью Алевтиной Ефимовной.
Светлана БОРИСОВА
Фото автора
Опубликовано в газете 4 июля
