Марию Павловну Сергееву хорошо знают жители деревни Трубичино, ведь многие из них были её учениками. Она уже несколько лет, как ушла на заслуженный отдых, но повзрослевшие выпускники школы до сих пор приходят к ней за мудрым советом и помощью.
Сегодня мы хотим рассказать о другой страничке её непростой биографии. На детские годы этой замечательной женщины выпало суровое испытание фашистской неволи. Несмотря на то, что к началу войны ей исполнилось всего шесть лет, события тех страшных лет навсегда врезались ей в память. Каждый год в канун Великой Победы она идёт к воинскому мемориалу в конце деревни, где захоронены воины, погибшие за освобождение земли новгородской от фашистских захватчиков, и с грустью думает о том, что где-то на чужбине в безымянной могиле лежит и её отец, пропавший без вести в 1944 году.
Надежда умирает последней
– Я до сих пор не оставляю надежды, что узнаю, как погиб отец и где он похоронен. Его мама Пелагея Фёдоровна тоже до самой смерти всё ждала и надеялась, что однажды она сможет положить цветы на его могилку, – рассказала Мария Павловна. – Но, к сожалению, пока мы так ничего и не узнали.
В Трубичине живет уже пятое поколение Сергеевых, и для Марии Павловны нет ничего дороже родной деревни, и хоть судьба несколько раз забрасывала её в другие края, она всей душой стремилась вернуться. И самое яркое впечатление от встречи с отчим домом у неё осталось в детстве, когда семья после нескольких лет скитаний летом 1945 году вернулась в родные края. Тогда она просто легла на траву и долго лежала, устремив глаза в голубое мирное небо, и благодарила судьбу за спасение. Ведь многие из тех, с кем семье довелось делить годы лишений, так и не увидели родного дома.
Война беспощадно ломала судьбы людей. Но особенно страдали дети – от голода и холода, от невозможности вернуться в детство. Их воспитала война.
– 19 июня мне исполнилось шесть лет, а 22 июня началась война, – вспоминает Мария Павловна. – Нашего отца по состоянию здоровья в армию не призвали, но он не мог сидеть дома и добился, чтобы его взяли добровольцем. Служил недалеко – в Кречевицах. Мы однажды с мамой даже ходили к нему в часть, и помню, он вышел к нам улыбающийся, статный в военной форме, пилотка набекрень – радовался, что служит. Он тогда взял на руки братика и сказал нам: «Встретимся дома после войны». Таким он мне и запомнился. Мы его больше не видели.
Старая фотография
Война стремительно приближалась к Новгороду, началась эвакуация гражданского населения. Всех жителей деревни Трубичино посадили на телеги и повезли в сторону Подберезья к переправе через Волхов, но перебраться на другой берег им уже не удалось. Переправу немцы успели разбомбить, и людям ничего не оставалось делать, как возвращаться назад домой. Здесь их и застала ещё одна бомбёжка, едва успели спрятаться в ближайший сарай. Первая же бомба взорвалась совсем недалеко – ещё немного и никого бы в живых не осталось.
– Но к гулу летящих снарядов и взрывам мы успели привыкнуть ещё в первые дни войны, хотя как к такому привыкнешь, – продолжила рассказ моя собеседница. – Первое время прятались кто где мог, а потом перестали. Однажды снаряд разорвался так близко, что все постройки во дворе нашего дома снесло начисто, стёкла в окнах вылетели. Корову, кормилицу нашу, убило. Дедушка старенький лежал на печи и сказал маме удивленно: «Шура, смотри-ка, Хутынь видать». Хозяйственные постройки до этого закрывали вид на Хутынский монастырь.
В деревню немцы пришли уже в августе 1941 года и сразу ввели комендантский час, за его нарушение сажали людей без воды и еды на несколько суток в холодный подвал. В первые же дни расстреляли директора школы. Возможно, кто-то донёс немцам, что она была еврейкой. Двое деток остались сиротами – ходили по домам милостыню просили. За связь с партизанами заживо сожгли ещё одного жителя деревни Андрея Федотова. Ребятишек оккупанты особенно не трогали, но провоцировали – разложат конфеты на скамеечке и ждут, когда кто-нибудь из малышей поддастся соблазну. Но вся ребятня знала, что трогать нельзя – наказание неизбежно последует. Испанцы были не такими садистами, иногда угощали детей конфетами и даже экзотическими апельсинами, лимонами. Последние детям не понравились, а вот апельсины очень по душе пришлись. Испанец, который жил в соседнем доме, даже однажды сфотографировал маленькую Марию и её младшего братика. А через некоторое время, после того как испанцы ушли, маме Марии немцы передали небольшую фотографию с текстом на обратной стороне на испанском языке. Мария Павловна все эти годы так и не знала, что же там было написано, но была очень заинтригована. Нам в редакции текст удалось перевести. К сожалению, ничего интересного он не содержал и даже адресован был тому человеку, который передал фото: «Для начальника группы AR, который отозвал меня в траншею, пусть он передаст матери ребенка. Она живет рядом с домом, где я был».
Жизнь на чужбине
Летом 1943 года жителей деревни Трубичино, как, впрочем, и многих других деревень, захваченных фашистами, начали отправлять в другие места на принудительные работы. Причём увозили поголовно целыми семьями, иногда в которых и рабочих рук-то не было: дети мал мала меньше да старики, из трудоспособных одни женщины. Мария Павловна вспоминает, что ехали в товарных вагонах – еды не хватало, только изредка на полустанках успевали набирать кипяток. Привезли на станцию Оредеж в Ленинградской области, поселили в небольшом доме, где кроме них жили ещё 10 человек. Маму Марии отправили работать на камнедробилку. Только начали приспосабливаться к новой жизни, как опять сборы. В декабре их уже вместе с местными жителями повезли на принудительные работы в Латвию в Миранскую волость, где они жили до лета 1944 года.
– Приехали поздно ночью – мороз, собаки лают, – рассказывает Мария Павловна. – Мы с братом к маме прижимаемся, от страха и холода дрожим, но понимаем, что плакать и жаловаться нельзя, ей и так трудно приходится. Приехали латыши и начали забирать те семьи, в которых есть рабочие руки. А мы-то никому не нужны: мне восемь лет, братику чуть больше шести и бабушка старенькая – что с нас взять. Но, по-видимому, у немцев разнарядка на всех была, и нас всё же отправили к хозяину. Он долго ругался с немцами – брать не хотел. В итоге смирился, но с самого начала нас возненавидел. Поселил в маленькой кладовке, как животным набросал на пол сена – живите, мол, как хотите. Но работать заставлял от зари до зари. У него было очень большое хозяйство, так что нам с братиком приходилось и за животными ухаживать, и печи топить, и ещё много разных мелких дел делать. Кстати, нам он дров не давал, мы сами бегали в ближайший лес за сушняком – голыми руками его ломали и вязанками, насколько хватало сил, носили в дом. Надо сказать, что хозяин двор содержал в идеальном порядке и держал много кроликов – мы их зайцами звали. А мама, кроме того, что работала по хозяйству, ещё каждый день ходила грузить вагоны на железнодорожной станции в нескольких километрах от дома. Я всегда восхищалась ею – очень сильная духом была женщина, никогда мы не слышали от неё жалоб, не видели её слёз, с нами была всегда ласковой, заботливой, и люди к ней относились по-доброму. Одна латышка даже забрала нас жить к себе на хутор, в красивый просторный дом, и спали мы уже не на полу, а на настоящих кроватях. Мы подружились с её детками, я латышский язык выучила. У новой хозяйки было ещё двое взрослых сыновей: один служил у немцев, а другой – в Красной Армии воевал, это уже потом мы узнали случайно. Единственной нашей обязанностью в этой работящей семье было собирать сосновые шишки, целебные травы. Этот дом до сих пор мне снится.
Советские войска наступали, и фашисты забеспокоились, начали людей вывозить: кого в Германию, кого в лагерь для перемещённых лиц. Семье Сергеевых повезло – громко, конечно, сказано, но всё же не совсем на чужбину попали, а в лагерь на границе с Россией. Жили в бараках, готовили на кострах, воду брали из соседнего ручейка, каждый день получали скупой паёк. Время наступило тревожное, лагерь оказался на линии фронта – за одну неделю эта местность несколько раз переходила из рук в руки, то немецкий язык слышали, то русской речи радовались. Наконец наступил долгожданный день: к лагерю подъехали три танка, и молодые танкисты обрадовали – немцы отступили, и скоро можно будет возвращаться домой. На студебекерах людей начали вывозить в лагерь, недалеко от города Тукумс.
– Здесь мы узнали, что война закончилась, – продолжила рассказ Мария Павловна. – Над хутором низко пролетел самолёт с красными звёздами на крыльях, и из него посыпались листовки с новым для нас, детей, словом «Мир!!!». Все плакали, радовались, но вдруг самолёт начал падать – это, оказывается, «лесные братья», которые прятались недалеко в болотах, сбили его. Вот такая радость со слезами на глазах. А домой вернулись только летом 1945 года, высадили нас в деревне Григорово, а оттуда в Трубичино добирались пешком. Но это были счастливые километры.
Евгения АБАШЕВА
Фото автора
