20 января жители Новгородского района и областного центра отметили один из самых значимых праздников – день освобождения Новгорода от немецко-фашистских захватчиков.
Накануне я встретилась с членами клуба «Вдохновение» в деревне Савино. О работе клуба, его руководителе Нине Громовой мы писали на страницах нашей газеты не один раз. Двери клуба, разместившегося в старой деревянной школе, всегда открыты для всех, кто любит общение и творчество. В этот день я нарушила их планы, предложив всем вместе повспоминать о войне.
Дорога в неизвестность
Зое Степановне Гордеевой в ту пору было всего 7 лет, но слова, звучащие из громкоговорителя недалеко от дома, смысл которых она не совсем понимала, вызвали страх в её душе. А увидев непривычно растерянные лица родителей, она поняла, что произошло что-то ужасное. Потом были лихорадочные сборы и трудная дорога в неизвестность.
Она родилась в деревне Моисеевичи, а незадолго до начала войны семья переехала в Новгород, на Хутынскую улицу, где отец собственными руками построил просторный дом. Порадоваться новому жилью не успели – началась война, немцы стремительно приближались к Новгороду. Затем спешная эвакуация. Когда на город упали первые бомбы, родители Зои вместе с несколькими семьями попытались вырваться из города на подводе по мосту через Малый Волховец, неподалеку от старого немецкого кладбища у деревни Робейка. Только успели проскочить, а уже через минуту в него попала бомба. Судьба и дальше оказалась милостивой к беженцам. Без особых приключений добрались до леса и остановились на большой поляне в нескольких километрах от деревни Волынь. Пока было тепло, жили в шалашах, а с приближением холодов начали рыть землянки. Надеялись скоро вернуться домой, поэтому в спешке взяли только самые необходимые вещи и продукты, какие нашлись в ту минуту в доме, да, к счастью, корову не забыли. Бурёнка на первых порах и спасала всех от голода. Но с наступлением зимы её пришлось пустить под нож – кормить любимицу было нечем.
– Я хоть и маленькая была, но лесную жизнь запомнила хорошо, нам-то, малышне, было даже интересно. Мой отец Степан Герасимович делал детям немудрёные игрушки, но и работать тоже приучал, ведь все тяготы кочевой жизни легли на плечи женщин, единственным мужчиной был мой папа. Его не взяли в армию из-за близорукости. Я помогала ему дрова пилить, а берёзовые опилки аккуратно собирали и потом добавляли в муку, из которой пекли хлеб, – вспоминает Зоя Степановна. – Снаряды и сюда иногда долетали, один взорвался недалеко от нашей землянки, но, по-видимому, нас оберегала старинная иконка Казанской Божьей Матери, которую мама всегда хранила на груди. Кое-как перезимовали, а ближе к весне нас эвакуировали в Сибирь.
К месту назначения ехали долго – в детской памяти моей собеседницы остался только перестук колёс и постоянное чувство голода. Привезли в небольшой посёлок со странным названием Индейка Калачинского района Омской области. Только начали обустраиваться на новом месте, отца Зои отправили на фронт. Без крепкой мужской руки семье пришлось совсем плохо, ведь первое время им из продуктов выдавали только 400 граммов хлеба на троих. Мать работала в совхозе, маленькая Зоя со старшей сестрой Верой занимались домашним хозяйством – быстро научились готовить почти из ничего, шить, убирать, да ещё по мере сил помогали птичницам на ферме, за что получали яйца и немного разварного пшена, которым кормили индюшат. Не сразу сложились отношения и с местными жителями, особенно дети первое время враждовали – местная детвора придумала приезжим кличку «выковыренные», переиначив слово «эвакуированные», на что те очень обижались, дело доходило до кулачных боёв. Но потом очень подружились, даже уезжать не хотели. В начале 1944 года вернулся с фронта отец.
– Помню, когда он вошел в дом, мы даже испугались, – вспоминает Зоя Степановна.– Совсем больной, страшно уставший, а когда я сняла бинты на его ноге, то чуть в обморок не упала – в ране копошились черви. Я ему раны промыла, мама баню натопила, отогрелся он душой и телом и быстро пошёл на поправку. С его приездом жить стало намного легче. Папа был мастер на все руки: плотничал, обувь ремонтировал, особенно хорошо валенки подшивал и в совхозе его опыт полевода пригодился. Нам с сестрой тоже хорошие валеночки смастерил. А то ведь в суровые сибирские морозы ходили в резиновых калошах, подвязанных верёвочками. Из школы прибегали – ног не чувствовали, мама сажала на печку, и мы ждали, пока калоши немного оттают. В конце 1948 года решили вернуться в родные края. Новгород за три послевоенных года успел немного преобразиться – в центре разобрали рухнувшие от взрывов дома, появились новые, уже в 1944 году восстановили памятник «Тысячелетие России», но всё равно следы войны были ещё видны повсюду, даже запах гари иногда ощущался в воздухе. Не нашли мы и своего дома, и фундамента от него не осталось. Поехали в деревню Новониколаевская, там остались жить – сначала в старом бункере у фермы, потом отец дом построил.
Дяденька, возьми нас!
Пока мы разговаривали, Нина Васильевна Громова строчила на машинке – выполняла срочный заказ, но к нашему разговору прислушивалась. Ведь ей тоже было что вспомнить, военные годы и в её памяти оставили неизгладимый след, хотя в начале войны ей было всего 4 года.
– Хотите верьте, хотите нет, но, правда, многое помню, – улыбнулась она. – И последние дни мирной жизни, и первые взрывы в моей родной деревне Тютицы, и немцев, которые вошли в деревню, словно хозяева и сразу начали занимать самые хорошие дома.
Действительно, жители Подберезского сельского Совета попали в ужасную ситуацию. Эвакуировать их не успели, так как почти сразу после начала войны в этом районе велись ожесточённые бои, многие деревни оказались фактически на передовой. Стреляли со всех сторон, земля дрожала от взрывов.
– Мою бабушку убило совсем рядом с домом, – вспоминает Нина Васильевна. – Мама погрузила нас с сестрёнкой и маленьким братиком на санки и мы отправились в деревню Долгово. Многие жители туда уходили, может, потому, что с той стороны меньше стреляли? Эта дорога мне тоже запомнилась на всю жизнь. Мама неожиданно упала, сломала ногу, и нам пришлось поменяться местами – теперь мы изо всех сил тянули санки, спасая нашу мамочку. Добирались до Долгова почти целую неделю. Хорошо, что у нас был небольшой запас еды и волки ни разу не попались на пути. Нас приютила у себя мамина подруга. Но отдых был не долгим, однажды всех жителей собрали и повезли в Литву, даже толком не объяснив зачем. Ехали в товарных вагонах без еды и воды, с ужасом ждали, чем же это путешествие закончится. На разборном пункте в Вильнюсе никто нас не хотел брать, да и кому мы были нужны – трое малышей и мама со сломанной ногой? Хозяина нам выбрал маленький братик Гена, он подошёл к почему-то приглянувшемуся ему мужчине, дёрнул за полы пальто и попросил «Дяденька, возьми нас!» И тот сжалился. Он хороший человек оказался, не обижал, но работать заставлял, несмотря на возраст, всем дело находил.
Вернулась семья в родные Тютицы только в 1945 году. От большой деревни, насчитывающей до войны 150 дворов, ничего не осталось. Было очень голодно. Люди питались, в основном, лошадьми, которые валялись убитыми, и травой – её молотили, а потом делали хлеб и кашу. Многие жители ютились в землянках. А когда мужчины начали возвращаться с фронта домой, в деревне застучали топоры. Люди после войны жили дружно, дома строили всем миром, и деревня за два года почти полностью восстановилась. Но отголоски войны еще долго преследовали жителей деревень – то тут, то там раздавались взрывы от оставшихся в земле снарядов. У Нины Васильевны один родственник погиб, попав в лесу на минное поле, а двоюродный брат стал инвалидом.
Душой и сердцем я русский
А Юрия Христиановича Куна война застала в родной деревне Савино. Собственно, и деревни-то почти не было – все небольшое население ютилось в кельях Савво-Вишерского монастыря, других домов здесь просто не было. Родители работали в колхозе с удивительным названием «Мстинские луга», который был организован в 1931 году. Юрий Христианович поведал интересную историю колхоза и судьбу этнических немцев, которые селились в этих местах ещё со времён Екатерины Великой, рассказал и о том, как уже после войны во время съёмок фильма «Рассвет» был варварски разрушен старинный монастырь, и даже его следов не осталось. Но это другая история, о которой я расскажу в другой раз. А в начале войны, когда уже немцы захватили Новгород, жители Савина пешком шли в Крестцы, куда и были эвакуированы многие жители Новгородского, а в то время – Мстинского района.
– До Крестец мы добирались три месяца, старались обходить открытые места – лесочком, лесочком, так как со стороны Хутынского монастыря снаряды долетали до нашей деревни, немецкие самолёты бомбили Пролетарий, Бронницу, Гостцы, – поделился своими воспоминаниями Юрий Христианович. – Как и большинство жителей, терпели и холод, и голод, но самое страшное – это горечь от того, что нам, этническим немцам, прожившим на этой земле не одно поколение, перестали доверять. Многие из мужчин призывного возраста попали не на фронт, куда они стремились всей душой, а в страшный лагерь Котлас, что в Архангельской области. Но в нашей семье мы все всегда чувствовали себя русскими, да и мама немкой была только наполовину. Даже в школе, уже после войны, я отказался учить немецкий язык. И все же с клеймом «враги народа» мы жили долго, только в 80-х реабилитировали. В 1944 году вернулся с отцом и остальными родственниками в Савино, а из Савво-Вишерского монастыря сделали тюрьму для уголовников – жить нам оказалось негде, пришлось ехать в Борки, где предложили жильё. В родную деревню вернулись только много лет спустя, вспоминая ту проклятую войну.
Евгения АБАШЕВА
Фото автора
Опубликовано в газете 22 января
