В преддверии 70-летия Великой Победы мы начинаем цикл публикаций на тему «Пришла война в деревню»
Согласитесь, что об исторических событиях, людях, которые в них участвовали, правильнее и интереснее узнавать не по энциклопедиям, а через живые встречи и воспоминания. Очень надеемся, что наши земляки – очевидцы далёких и горестных военных дней – откликнутся и расскажут о своих впечатлениях, ярких эпизодах из своей жизни или жизни родственников, побывавших на оккупированной территории.
Географический ликбез
Первую страницу воспоминаний мы открываем беседой с Почётным гражданином Новгородского муниципального района, председателем районного совета ветеранов войны, труда и правоохранительных органов Александром ЯШИНЫМ.
– Если говорить об оккупации района, то сначала нужно объяснить, что представляла собой территория на начало войны, – заметил, начиная разговор, Александр Петрович. – Так вот до войны, в 1927 году, был создан Новгородский район и одновременно с ним Мстинский – с центром в Броннице, которая была тут же переименована во Мсту. В 1931 году снова меняют границы района. «Столицей» Мстинского становится посёлок Пролетарий, а селу Бронница возвращают изначальное имя.
К началу 1941 года в границах нынешнего района существуют два: Новгородский и Мстинский. И тот, и другой – сельская территория с деревенским укладом жизни. Местные жители кормились тем, что зарабатывали на заготовке и продаже дров, которые возили в Новгород, где было много частных домов с печным отоплением. Линия фронта шла по границам обоих районов. Территория Новгородского в 1941 году была полностью оккупирована, Мстинского – частично.
Немцы двигались быстро широким фронтом. Заняли Чудово и Малую Вишеру. Шли вдоль реки Вишера и остановились в деревне Посад. Там же расположилась и испанская «Голубая дивизия». В течение двух месяцев эта территория была оккупирована, а когда наши Малую Вишеру освободили и немцы отошли со своих позиций, линия фронта установилась по реке Волхов. Отсюда и название – Волховский фронт. Начиная с конца 1942-го по 1944 год, линия фронта проходила по реке Волхов.
Вот моя деревня
В начале войны Александру Яшину было всего четыре года, однако, как он признаётся, всё отчётливо помнит, потому что происходили события, которые касались его лично.
Родился Александр Петрович в Стипенке Новгородского района Ленинградской области. Эта деревня наряду с другими – Моторово, Устье, Наволоки, Трубичино, известна теперь под общим названием Трубичино. До июля месяца ни о какой эвакуации речи не шло, хотя о том, что гитлеровские войска наступают, люди знали заранее. Самые прозорливые собирали нехитрый скарб и покидали свои дома. А 14 августа в Стипенку пришли немцы…
Тогда уже убегали все. Кто как мог: пешком, на лошадях, вместе и порознь. Одни двигались к Малой Вишере, но большая часть – в сторону Ленинграда.
– Мой дед по материнской линии жил в Стрелке. Так вот он успел ещё до прихода немцев погрузить свою семью и пожитки на баржу, и доплыли они до мстинского моста. Там сели в поезд и в итоге оказались в Кунгуре Кемеровской области, – вспоминает Александр Петрович. – А мы остались в деревне.
Первое воспоминание из детства, которое врезалось в память, связано с отцом. Он в числе новгородских ополченцев в августе 1941 года ушёл на фронт. Автоколонна формировалась в Новгороде и потом двигалась через Чудово на Крестцы. Отцу удалось уговорить командира остановиться у поворота на Стипенку. Маленький Саша запомнил навсегда, как по дороге к дому бежал отец. Ему дали на прощание с семьёй всего пять минут. Всего пять минут, чтобы встретиться и тут же расстаться. Как оказалось, на долгие пять лет.
Даже когда в Стипенку вошли немцы, организованной эвакуации не проводилось. Все бежали кто куда. Четырёхлетний Саша с мамой и бабушкой присоединились к беженцам, которые шли в сторону Чудова. На пути встречались наши воинские части. Предупреждали: «Куда вы идёте!? В Чудове немец...».
– Тогда мы от Подберезья повернули на Теремец, потом на лодках плыли до Дубровки, а оттуда – в Ситно. Узнали, что в малой Вишере тоже фрицы. Куда идти, непонятно. На две недели осели в Ситно.
Обстановка, как рассказал Александр Петрович, там была весьма странная. Днём немцы переправлялись через Волхов в эту деревню, а как только стемнеет, снова возвращались на другой берег. Ночью из леса в Ситно приходили наши, а с рассветом опять уходили в укрытие. Деревня вся была забита беженцами. В домах народу собиралось столько, что ни сесть ни лечь. Но о том, чтобы не пустить кого-то на постой, даже речи не было.
В один из дней начался жёсткий, беспрерывный обстрел деревни. Испуганные люди в панике побежали. Пока мать собирала узлы, я ждал её на улице. Суматоха, шум, толчея. И в этой неразберихе кто-то толкнул меня и наступил на ногу. В результате – перелом, так что мы, как многие другие, тогда уйти не смогли. На утро немцы опять переправились в Ситно. И тут моя бабушка, а она была женщина отчаянная, схватила меня в охапку и направилась в лагерь оккупантов.
Немецкий военврач наложил шины, плотно забинтовал ногу. А офицеры бабушке строго сказали: «Матка, на хаус», домой, то есть, иди. Нас посадили на лодку, переправили через Волхов. Напротив Ситно никаких деревень не было. Ничего не оставалось, как пешком за несколько километров возвратиться в родную Стипенку.
Александр Петрович вспоминает, что вернулись в деревню практически все. Мало кто сумел эвакуироваться, в основном, оказались в оккупации. И два года семья Яшиных жила на передовой. На том месте, где сейчас находится трубичинский тепличный комбинат, стояла немецкая артиллерия, через дорогу напротив – артиллерия Красной Армии. И если по дороге шла машина или двигалась конная повозка, начиналась артиллерийская дуэль, которая длилась и неделю, и две подряд.
Недолёт или перелёт означал, что снаряды разрывались в деревне. Дети от страха забирались в погреба, но все понимали, что если уж попадёт снаряд в дом – не спастись. В то время, когда перекрёстный огонь долго не прекращался, бабушка уносила Сашу к родственникам в Вяжищи – это в восьми километрах от Стипенки. Там у немцев было что-то вроде дома отдыха. И тихо было, как будто нет войны, если только советские самолёты не бомбили.
– А чем кормились, – спрашиваю собеседника?
– Голодно было. Ели то, что выросло на огороде. Живности уже не было, всех коров, коз, кур немцы перерезали. Потом немцев сменила «Голубая дивизия» – формирование испанских добровольцев, которые сражались на стороне Германии. Они ещё и всех кошек деревенских съели. Помню, как мальчишки и девчонки ходили с котелками на немецкую кухню. Детям солдаты наливали суп. Вообще скажу, те немцы, что были на передовой, не мародёрствовали, в отличие от испанцев. Зимой они сильно мёрзли и силой отбирали у местного населения тёплые вещи. Женскими пуховыми и шерстяными платками не брезговали, носки, варежки – всё им было нужно. Однажды и нашими вещами хотели разжиться, но бабушка пригрозила комендатурой, а это слово они отлично понимали.
Колючка, бараки, собаки
Возвращаясь мыслями в прошлое, Александр Петрович вспомнил о том, как в июне 1943 года жителей деревень и сёл Новгородского района согнали в Новгород. В районе Колмовского моста была организована специальная площадка, откуда людей, как скотину, грузили в вагоны и направляли на принудительные работы в Прибалтику. Вырваться, убежать было невозможно. Кругом охрана и постоянный, нескончаемый комендантский час.
– И мы в июне 1943 года жили там под открытым небом две недели. Потом пришли вагоны, нас повезли – не в Прибалтику, а в Восточную Пруссию (ныне Калининградская область), которая входила тогда в состав Германии. Там высадили, построили в колонну и под конвоем повели в лагерь для военнопленных. Помню колючую проволоку, охрану, вышки, бараки и злобных собак. Это были единственные животные, которых дети могли видеть и которых очень боялись. Бараков было несколько. В одних – депортированные семьи, в других – военнопленные. Дети и старухи к работам не привлекались, а женщины с утра строили оборонительные сооружения. Время, проведённое в лагере, не забудется никогда. На наших глазах расстреливали пленных. Постоянно хотелось есть. Плакать не разрешалось, а смеяться мы разучились...
Восемь месяцев длился кошмар, пока в 1944-м пленников не освободили красноармейцы. А дальше была дорога домой. Через Дно, Волот – в Старую Руссу. Там возвращенцев из товарника высадили и велели идти на пристань. Тогда ведь все дороги были разбиты, и единственный путь в родную деревню лежал по воде.
– Причалили мы у кремлёвской стены и оттуда через разрушенный парк, мимо руин опять пошли в свою Стипенку. Добрались, а домов почти нет. Из двухсот, которые насчитали по печным трубам, осталось всего шесть. В одном из бесхозных домов мы да ещё три семьи и поселились. Ни одежды, ни еды – голь перекатная.
Только стали обживаться, как через два месяца вернулись хозяева, угнанные в Прибалтику. Вернулись, кстати, на телеге, запряжённой жеребцом, да ещё и с пожитками. Жильцов непрошенных они из дома не выгнали. Жили совершенно чужие люди вместе, причём, со слов Яшина, очень дружно. А жеребца потом в колхоз определили, ведь сразу после войны в каждой деревне колхозы стали создавать…
Светлана ЛАПТИЙ
Фото Евгении АБАШЕВОЙ
и из архива Александра ЯШИНА
Опубликовано в газете 5 февраля