Военное детство Семёна Зябкина

 

Семён Григорьевич до 90-х годов прошлого века жил в деревне Большое Заборовье, затем после трагической гибели супруги построил небольшой уютный дом недалеко от железнодорожного вокзала, где проживает и сейчас. Он до мельчайших подробностей помнит военное время. 

 

В семье Семён был младшим из четырёх сыновей. В 1938 году глава семейства уехал в Ленинград, устроился на завод имени Карла Маркса комендантом. Там же, на заводе, вскоре стали работать и два старших брата Семёна, они вытачивали гильзы для снарядов. 

 

В июне 1941 года ему было всего девять лет. 

 

- За два дня до объявления войны мы с мамой поехали к отцу, - рассказывает ветеран, - а 22 июня папа велел нам срочно ехать обратно в Большое Заборовье, мы еле «вбились» в вагон, меня заталкивали в окно.

 

26 июня в послеобеденное время немцы уже появились в деревне. До этого, около 10 часов утра, Заборовье было обстреляно из миномётов. При обстреле погибли восемь жителей, в том числе и две девочки. Приехали нежданные гости на автомобилях и мотоциклах. Задержались в деревне ненадолго. Местных жителей они расспрашивали о некоторых обозначениях на карте, таких как Задний Брод и других. Один из жителей, Василий Зябкин (однофамилец Семёна Григорьевича), немного знающий немецкий язык, объяснил им, где какое место расположено. Немцы затем двинулись в сторону Уторгоша. В это время слышалась интенсивная канонада со стороны Дно.

 

- Когда шёл «первый фронт», немцы с двух сторон окружили город, - продолжает Семён Зябкин, - а уже примерно через неделю наши войска их погнали обратно. Жители Заборовья спешно выкопали в своих огородах землянки, а во время активных боёв уходили в лес, там тоже жили в «окопах».

 

Мальчишки, игнорируя запреты матерей, часто бегали в Сольцы, наблюдали, как меняются обстановка и город после противостояния двух сил. По сообщению моего собеседника, с солецкого аэродрома ещё до вражеских бомбёжек, которые начались 29-30 июня, улетели все самолёты, остались только две машины, находившиеся на ремонте. Однажды со стороны Уторгоша появились три наших «Чаечки», как ласково называет Семён Григорьевич советские истребители И-153 «Чайка», одна из них повернула обратно, две полетели в сторону Выбитей.

 

Заборовье почти дотла сгорело во время контрудара, но дом Зябкиных остался цел. 

 

- Во время «второго фронта», - говорит ветеран, - в городе и окрестностях появилось много наших военнопленных. На железной дороге начал работать немецкий мостопоезд (специальный поезд для ремонта и строительства мостов и путепроводов). Главным на нём был оберлейтенант, он был хорошим врачом. Этот немец вылечил 12 наших военнопленных, они потом кололи дрова при мостопоезде. Помню, у одного пленного не было кисти руки. Осенью в карьер (в районе городского кладбища) пригнали 22 военнопленных. Их охраняли более 30-ти латышей, проживавших в здании детского дома в Сосновке. Латыши по жестокости превосходили немцев.

 

В феврале1942 года между деревнями Молочково и Посохово упал советский самолёт, подбитый немецкой зениткой, которая находилась недалеко от ж/д вокзала. Заборовские мальчишки оказались на месте падения первыми. 

 

- Взрыв мы увидели издалека, - продолжает Семён Григорьевич, - лётчиков было в самолёте двое, выпрыгнуть они не смогли. Обгорелые фрагменты их тел местные жители захоронили позже недалеко от самолёта. Один из мальчишек, Миша Жеребцов, до приезда немцев нашёл руку одного из лётчиков, на ней был компас, присыпал её землёй в сторонке, чтобы потом компас забрать. Прибывшие немцы нас прогнали оттуда: «Ап!» Пробыли они на месте крушения недолго. А уже летом в воздушном бою над Заборовьем был сбит ещё один наш самолёт, он упал за скотными дворами. Страшно обгоревшего лётчика, который до последнего оставался за штурвалом, похоронили на городском кладбище. 

 

Весной 1942 года на территории района активно стали действовать партизанские отряды. А год спустя, на Пасху, с мостопоезда и железнодорожного вокзала ушли к партизанам несколько десятков военнопленных. 

 

- Между Клином и Лопотухой есть местечко под названием Журавлёв ручей, - продолжает вспоминать Семён Григорьевич, - там был партизанский лагерь. Немцы несколько раз устраивали облаву на «народных мстителей». Был ещё лагерь в Ночных, это в лесу напротив Жильско, Ситни. Однажды партизаны приказали местной девушке Вере Козловской заманить оберлейтенанта в условленное место. Вера, используя своё обаяние, привела туда немецкого офицера, и партизаны его похитили. Немец был хорошим хирургом, терапевтом, неплохо говорил по-русски. Он какое-то время лечил участников партизанского движения. Потом пропал в Островах, там шли тяжёлые бои и погибло много партизан. А вот Вере после войны не повезло. Её оклеветали, судили за связь с фашистами и дали 4 года тюрьмы.

 

Ещё об одном эпизоде, связанном с советским самолётом, ветеран никогда не забудет. Зимой 1943 года самолёт сбросил листовки и оружие в партизанский лагерь в Ночных, а затем, видимо, у него стал глохнуть мотор. Он приземлился на дороге у «Сельхозтехники». Двигатель завёлся после посадки, затем вновь заглох. Лётчик на лыжах попытался убежать от немцев в карьер, но они его окружили недалеко от Заборовья. Он отстреливался, затем застрелился. Пистолет лётчика фашисты забрали. А его «смертный» медальон жители впоследствии передали в военкомат. Похоронен герой на солецком кладбище.

 

Мать Семёна была угнана в немецкий концлагерь в 1942 году после ухода пленных в партизанский отряд. А его самого забрали вместе с другими жителями год спустя. Однажды в  деревню пришли двое партизан. Они неожиданно наткнулись у клуба на двух немцев. Немцев застрелили, забрали их боеприпасы, а затем скрылись. Тела убитых захватчиков двое суток лежали у клуба. Вскоре в Заборовье прибыло немецкое подразделение, всех жителей вывели на улицу. Деревня была староверская, люди вышли с иконами в руках. Далее — день пребывания в пересылочном лагерь в Блудово, железнодорожный состав, литовский город Поневежиц. В течение месяца пришлось Семёну работать у хозяев, но на литовцев сольчанин не обижается: «Они и Сталина ругали, и немцев. Крепкие семьи там жили, работящие».

 

Затем он попал в немецкий город Пормазенс, там был трудовой концлагерь. Русские военнопленные кололи в карьерах камень. Освободили эту территорию американцы. Семён к тому времени перебивался подработкой у местных жителей. Был ослабленным, с коростой на руках.

 

Бывших пленных на «Студебеккерах» до Эльбы везли американцы, а затем через Польшу до Украины наши водители, тоже на американских машинах.

 

Много лет Семён Григорьевич трудился на железной дороге, они с супругой вырастили троих достойных детей — Любу (Любовь Семёновна Плаксина), Свету, Гришу. Мама узника вернулась из концлагеря, как он сам говорит, «вся перебитая», и прожила после войны недолго. Отец, по некоторым данным, погиб во время бомбёжки в блокадном Ленинграде. Брат Яков, пройдя войну, во Львове участвовал в ликвидации бандеровских отрядов. Ещё один брат Борис дошёл до Кенигсберга, вернулся после войны с Японией. Последний брат, Роман, пропал без вести в блокадном Ленинграде. Ушёл в 1942 году из дома и не вернулся.

 

Воспоминаний о войне у Семёна Зябкина столько, что можно написать объёмную книгу. Многие из них могут заинтересовать солецких краеведов.  Например, он знает о падении в районе бывшей «Сельхозтехники» немецкого самолёта, сбитого во время контрудара. Утверждает, что за войну Молочковский бор ни разу не  подвергался бомбардировке. А мост через Шелонь в 1943 году, когда его угоняли в Прибалтику, разрушен не был, хотя некоторые сольчане утверждают, что мост взорвали отступающие советские бойцы ещё летом 1941 года. Может ветеран рассказать о железнодорожной ветке, проходившей по улице Почтовой до территории современного рынка. Она существовала с купеческих времён, соединяла ж/д вокзал и речной путь.  Неплохо было бы и поисковикам встретиться с Семёном Григорьевичем, поскольку он знает о нескольких военных захоронениях. На прощание мы с ним договорились встретиться ещё раз, и, может быть, не один. Ведь с таким человеком можно говорить, не замечая времени.