Всей семьёю — под конвоем

<br /><strong>Без суда и следствия</strong><br />А было Анатолию всего-то два годика, когда он с матерью, тремя сёстрами и братом отправлялся как сын осуждённого в далёкую ссылку под Красноярск.<br />Он был младшим в семье Павла и Дарьи Бариновых, счастливо живших себе до войны в деревне Радоча Маловишерского района Ленинградской области (ныне Новгородский район). Толе едва исполнилось полтора года, когда началась война. Немцы пришли в деревню стремительно скоро: переправились через Волхов, захватили соседние Мытно, Посад, а там до Радочей рукой подать. И так случилось, что семь семей колхозников не успели эвакуироваться, ушли в лес. За что и поплатился председатель колхоза секретарь партийной ячейки Павел Михайлович Баринов. Его арестовали. Причём, донесла на председателя учительница, которая успела за недолгий срок оккупации (рядом было Александровское, охраняемый аэродром, и фашисты не смогли преодолеть этот рубеж, буквально через месяц повернув обратно к Волхову) подружиться с новыми хозяевами. Чтоб от себя подозрения в связи с немцами отвести, решила: проще самой на Павла в органы «настучать».<br />Так и вышло, что уже в начале осени большая семья под конвоем была доставлена на вокзал, и, пока ждали состав, произошла та самая запомнившаяся маленькому Толику бомбёжка. Пока ребятня играла в стекляшки, подошёл поезд, всех погрузили в вагоны-«телятники». В каждый поместилось около полусотни человек, на вагон — одна «буржуйка», так называемая печка-таганка. Это тоже не забылось: на одном из перегонов при резком торможении Толя не удержался на ногах (стоял рядом с печью, грелся) и рухнул прямо на неё, обжёгся сильно, можно сказать, обгорел.<br />Тащился поезд медленно, до Красноярска добирались месяц. Но эта вот черепашья скорость даже помогла однажды: на какой-то из станций отстал братишка, потерялся, мать выскочила на следующей его искать. Каким чудом нашла — непонятно, но оставшихся ребятишек они догнали в дороге.<br />Состав часто обстреливали, всегда ночью — так, что было непонятно: то ли немцы, то ли наши. Охрана прыгала в окна и пряталась, скатившись под насыпь, а конвоируемые просто ложились на пол. Было страшно — это тоже помнится. Как помнятся и пленные фрицы, ремонтировавшие пути, вот они казались почти безобидными — и какие это враги?<br /><strong>Бог миловал</strong><br />Семью поселили в бараке в селе Партизанск, в 35 километрах от Красноярска. Дарья Никифоровна пошла работать на кирпичный завод. А потом случилась беда — её засыпало глиной в карьере — трёхметровый пласт земли на женщину обрушился, чуть живую вытащили. Врачи настаивали на том, что правую руку придётся отнять. Хирург назначил операцию по ампутации на субботу, а сам почему-то на работу не вышел. Спустя три дня Дарья снова явилась на приём, и доктора увидели: рука, которая до этого была — сплошные жилы да кости, стала затягиваться плёнкой. Медики поахали, удивились и сказали: ну посмотрим, что дальше будет.<br />Так руку удалось спасти. Только вот два пальца срослись меж собою, да ещё когда брала Дарья горшок или банку, кисть могла самопроизвольно разжаться, и если она забывала придерживать ношу, пусть и не тяжёлую вовсе, за донышко левой рукой, посуда — вдребезги. Немало её перебила.<br />Вообще много на веку испытаний досталось Дарье Никифоровне. Уже после войны, когда Анатолий служил в армии, пришла ему туда телеграмма: мать в тяжёлом состоянии в больнице. Оказывается, вместе с машиной она ухнула в силосную яму глубиной больше десятка метров, да ещё бачки сверху. Но вот и тут Бог миловал. Он отмерил ей длинный путь: умерла она на 82‑м году жизни.<br /><strong>Тайга, да километры…</strong><br />А тогда уже на глиняный завод возврата не было. Устроилась мать закройщицей в артель: шили шубы, катали валенки для воинских частей. Ей полагался паёк — 600 граммов хлеба в день. Это надо было разделить на шестерых, но Дарья ещё от своего куска умудрялась младшенькому краюшку отломить.<br />Чем ещё питались? Выращивали картошку. Правда, в один год немного не успели, не выкопали, а ударил мороз. Там не то, что у нас: если холода грянули, уже не оттает. Пришлось землю ломиком долбить.<br />К слову, пусть в Сибири и холодно, климат сухой, переносилась стужа легче. Не простужались, хотя и ходили в таком шмотье — один за другим донашивали! Попробуй пятерых обуть-одеть. Вот глаза болели — им почему-то не по климату было.<br />Картошка хорошо, но чугунок на всю ораву — конечно мало. Бывало, ходили в тайгу за кедровыми орешками, соберутся ребятишки по 15–20 человек, мешки возьмут — и айда, далеко-о! В подмогу были голубика, брусника и клюква, боярышник, а ещё там росло интересное растение с луковицами — черемша.<br />Рыбачить и купаться бегали на большую реку за два километра — Анатолий Павлович предполагает — Енисей, хотя в том месте он был не очень глубоким, вероятно, из-за перекатов.<br />От отца первое время приходили письма: он воевал в армии Рокоссовского, в штрафной роте. Последняя весточка пришла 13 марта 1943‑го. Павел писал, что лежит в госпитале в Котласе. А потом мать получила извещение, что он пропал без вести. Где его могила — неизвестно.<br />В Красноярском крае ребята пошли в школу, один за другим. В 1946‑м, не успел Анатолий закончить первую четверть, семья получила уведомление, что они могут выехать обратно. Пока оформляли разрешение вернуться на родину, ещё почти год миновал. Снова — долгая дорога по железке. По пути загнали всех в баню, одежду — на «прожарку». У Толи была шапка с кожаным верхом — так она от жара этого до чего скукожилась, что и на затылок не лезла. Потом уже мама ему солдатскую шапку справила. Вот тоже вроде мелкая деталька — а помнится!<br /><strong>И берёзовая каша</strong><br />Наконец в ноябре 1947‑го, по мёрзлым кочкам, на телеге, запряжённой двумя лошадками, с немудрёным скарбом — что с собою в такой путь возьмёшь? — прибыла семья в село Александровское к тётушке. Кстати, когда Бариновых забрали, кормилицу-коровушку как раз у этой родни и оставили, всю войну её тётя держала, обихаживала.<br />Перезимовали тут, а по весне собрались в родную Радочу. Из большой деревни в 33 дома превратилась она за эти годы в пепелище из трёх изб. Подремонтировали старую баню и стали в ней жить вместе с другой тётей — Валей. У той тоже было двое детей. Вот так и ютились вдевятером в баньке 3 на 4 метра. Тоже огородик сажали. Весной, бывало, из старой гнилой картошки мать напечёт лепёшек — казалось, ничего вкуснее нету! Всё было вкусно с голодухи. Крапиву-лебеду ели. Весной добывали берёзовый сок. Любили побаловаться сосновой смолой — отковыряешь кору, налижешься живицы, аж губы слипаются.<br />Вот есть такое выражение: хочешь берёзовой каши? У меня было с детства совсем неправильное его понимание, я думала, это значит отхлестать берёзовыми ветками. А оказывается, в самом деле была такая — «берёзовая каша». Сушили кору, мололи на ручных мельничках, смешивали, если было с чем, ну хоть с отрубями, и варили кашу! Да и правда, всё было вкусно — лишь бы желудок чем-то забить…<br />Вот когда Анатолий в 1958 году в армию уходил, отработав какое-то время в МТС на тракторе, матери дали и пшеницы, и ржи, и гороха — это был настоящий праздник!<br /><strong>Вех трудовых не перечесть</strong><br />После службы в 1961‑м поехал Толя покорять целину — прямо как знаменитый киногерой Иван Бровкин. Там закончил сельскохозяйственный техникум. По возвращении немного поработал в Новгороде на газопроводе, откуда как секретарь комсомольской организации по комсомольской же путёвке отправился на строительство химкомбината.<br />А потом где только не пришлось потрудиться! В Управлении механизации‑214 — и слесарем, и экскаваторщиком, и бульдозеристом, и механиком. И когда переехал в Малую Вишеру (жена Нина была здешняя), тоже вновь сел на бульдозер. Было это в 1973‑м, обменяли новгородское жильё на квартиру на Лесной — там сейчас дочка Люба с семьёй. А Нины Николаевны нет уже 8 лет, рано покинула этот свет.<br />Ещё были в трудовой биографии телевизионный завод (где работала и Нина), локомотивное депо — до реконструкции, а на пенсию ушёл с Маловишерского стекольного, откуда уволился в 2002‑м.<br /><strong>Лучше поздно?..</strong><br />Всё-таки то тяжёлое детство не проходит бесследно. «11 раз меня резали, последняя операция была в этом году», — говорит Анатолий Павлович. Но несмотря на болячки, как и другие истинные представители закалённого того поколения, всё что-то шебуршит в огороде, не теряет присутствия духа.<br />16 января 1989 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР, отменяющий внесудебные решения, вынесенные в период 30‑х–начала 50‑х гг. внесудебными «тройками» НКВД-УНКВД, коллегиями ОГПУ и «особыми совещаниями» НКВД-МГБ-МВД СССР. Все граждане, которые подверглись репрессиям со стороны данных органов, были реабилитированы, исключая изменников Родины, карателей, нацистских преступников, работников, занимавшихся фальсификацией уголовных дел, а также лиц, совершивших убийства.<br />Добиваться справедливости Анатолий Павлович начал поздно — когда уже старшая сестра умерла. Подавал на реабилитацию дважды — не присудили! Разыскать свидетелей уже сложно, кто-то уехал, кто-то умер. А в начале 2000‑ных вдруг пришла бумага от прокурора Новгородской области, в которой утверждалось, что отца осудили незаконно, и признавалось право на реабилитацию его и членов семьи.<br />Лучше поздно, чем никогда. Да только из тех пятерых маленьких Бариновых, которых судьба тягала в такую дальнюю даль, в живых остались только Анатолий да средняя сестра…</p>