Здесь рельеф местности напоминает ладони, сложенные лодочкой: на правой руке — три дома, на левой — два. Если двигаться на крейсерской скорости — деревня заканчивается мгновенно, не успеешь глазом зацепиться. Все, опять чистое поле
За нами — пустые деревни
Наталья Михайловна Фролова не знает, почему её предки заложили деревню в таком неудобном месте. Наверное, хорошую землю берегли под посевы. Прямо в центре деревни — топкое болотце. Недавно местные фермеры углубили его, превратив в противопожарный водоем, а раньше так и переходили с одной улицы на другую — по дощечкам. Почва в огородах местами каменистая, причем выбирать булыжники из грядок приходится каждую весну — словно они за зиму заново родятся.
Правда, лес вокруг редкостной красоты. Ягоды всех мастей, от ранней земляники-морошки до венчающей сезон клюквы. Грибы — само собой разумеется. Есть река Мда и озеро близ полностью обезлюдевшей деревни Заозерье. Но это далеко. Да и в лес своих пожилых матерей дети отпускают неохотно — ветровал изменил знакомые места до неузнаваемости. Не тот теперь лес.
Продукты можно закупить только за 3 км, в Заборовье. Там и стационарный магазин, и автолавка. В Боровщину магазин на колесах не заезжает — даже в разгар дачного сезона здесь не всегда десяток жителей наберется. Да и дорога стала проезжей всего пару лет назад, когда неподалеку началась разработка песчаного карьера. Наталью Михайловну, например, дети навещают раз в 2 недели, тогда и привозят продукты. Хлеб за долгий срок черствеет, хоть и хлебопечка есть — да все не то.
Наталья Михайловна же констатирует:
— Я насытилась этой глушью, мечтаю о даче в Ленобласти. Но детям нравится именно здесь: ходят в лес, сплавляются на лодке. Даже зимой приезжают, чтобы поводить хоровод вокруг елки — вот, прямо у крыльца растет.
Мы же, приезжая, берем с собой мешок с таблетками — после того, как у мужа открылась язва. Хотя доставили его в Питер относительно быстро (учитывая расстояние), врач всё равно недоумевал — где вы были? Сколько можно терпеть? Я только руками развела. Как в детской считалке: где мы были — мы не скажем, а что получилось — покажем.
За нами — мертвая полоса. Пустые деревни. Правда, в Маклачихе строится один энтузиаст, но вот в Заозерье, Перелоге, Тидворье, Захоже, Пашкове, Бахарихе даже дороги нет. Мертвая зона. А для меня это не просто названия деревень, стертых с карты. Я помню живших в них людей, дома, которые там стояли.
Саму Наталью Михайловну привезли в Заборовье 10 дней от роду. С того времени каждое лето проводила здесь. Школьницей, студенткой, затем приезжала в отпуск. Тогда, когда другие ездили в санатории и пионерские лагеря. Скучновато было, тетя с мужем от зари до зари работали в совхозе. Но она навещала родственников в дальних деревнях, тех самых — Перелоге, Тидворье, Пашкове...
Отсюда родом
А вот двоюродная сестра Натальи — Тамара Петровна Львова — родилась именно в Заборовье. Её отец работал бригадиром. На въезде в деревню стоял большой скотный двор, а стадо пасли верхом на конях. Кормовыми травами засаживали огромные площади, горох вырастал такой, что дети, играя в прятки, прятались в нем с головой. Главными праздниками были не 1 Мая, не 8 Марта, а день окончания сбора урожая. Тогда в центре деревни ставили большой стол, выносили вкусности — кто что нарастил, напек, насолил и натомил в русской печке. Спиртного пили чуть-чуть, ради веселья. Гармонисты здесь были лучшие в округе, так что собирался народ из окрестных деревень.
А вот в школу приходилось ходить в Заборовье, пешком. Человек 10 разновозрастных девчонок и мальчишек собирались вместе и шагали — хотя и страшновато было. Однажды по осени медведь поперек дороги встал — всей ватагой убежали домой, потом несколько дней подряд их взрослые провожали.
После Заборовья учились в Марконицах, а 9 классов кончали уже в Любытине. На танцы тоже бегали в Заборовье, в клуб — отработав в поле или на сенокосе, а потом — в собственном огороде. А популярна была лукавая игра под названием «Ремешки» — молодежь садилась в круг, парень выбирал девушку и кидал на скамейку ремешок. Если та не успевала поймать — должна была поцеловать юношу.
Сейчас Тамара Петровна приезжает в Заборовье в апреле — с подрощенной рассадой и планами на лето. Внуки Натальи и Тамары дружат, по нескольку месяцев кряду обходятся без Интернета. Да-да, такие дети существуют — за те 2 часа, что я провела в деревне, переходя от дома к дому, видела их постоянно, словно двух солнечных зайчиков. Они обошли обе улицы, подтянулись на ветках раскидистой березы, поиграли с котом, погоняли на велосипеде, сходили друг к другу в гости. Честное слово, так лет 30 назад проводило лето наше поколение. Пусть не обретя бесценного лингвистического и карьерного опыта, но и ничего не утратив.
Порассматривала я и два пустующих дома. Вот высокая изба, основательная и какая-то нездешняя, с навесом вокруг сруба. Её хозяева, супруги Смирновы, ушли из жизни 3 года назад, ненадолго пережив друг друга. Новые владельцы появляются раз в год, на 2–3 недели. Рядом — ветшающий дом, его нынешняя хозяйка проживает во Франции. Но русских корней не гнушается. Год назад приезжала сама и внука привезла. Остается только догадываться, какой квест испытало дитя Европы, добираясь к своему родовому гнезду через заросли крапивы, открывая рассохшуюся дверь в помещение, где стоят русская печь и сервиз из чугунков.
Коровка к пенсии
Круглый год в Заборовье живут только фермеры Голубевы. Раиса Леонидовна — здешняя, коренная. Семь лет назад приехала ухаживать за тяжелобольными родителями, так и осталась. Тогда в её фермерство мало кто верил — слишком яркая птица, что ей в глуши делать? Почудит — и вернется назад, к людям. Однако неправы оказались. Раиса перечисляет свои владения: 2 коровы, бык, 2 телки, 15 овец, 30 свиней, 70 птицы, 10 пчелосемей, 25 соток земли, 7 теплиц с полным набором овощей. Все свое — от творога до тушенки. Невестка здесь даже торты сама печет — из своих, разумеется, продуктов.
Муж сельским хозяйством не интересуется, да ей того и не надо. В сезон помогают работники. Специально продукцию не рекламирует — покупатели добираются сами. За домом даже посадочная площадка для малой авиации приготовлена — горожане за грибами прилетают.
Дети, маму любя и балуя, привозят ей сумками яркие разноцветные футболки — в деревне наряжаться некуда, так можно и на огород красивой выходить. Такой она нас и встретила — загорелая вопреки холодному лету, румяная, разговорчивая. В блестящих резиновых сапогах, блузе с частым турецким рисунком.
Милостей от природы Раиса не ждет, иллюзий не питает. Своими силами расчистили колодцы, подремонтировали дорогу, подсыпав песком из карьера. Свою улицу готова перегородить шлагбаумом — пусть лесозаготовители в объезд деревни следуют, сколько бесед с ними ни проводи, всё равно засыпать собственные выбоины не хотят. В первые годы, лишь появлялось свободное время, своими руками разбирала рухнувшие заборы и сараи, сваливала в кучу и жгла. Расчищала деревню. Муж подшучивал — на твои сигнальные костры скоро инопланетяне прилетят.
В центре деревни, на том месте, где некогда стояла часовенка, установили памятный крест. Раиса помнит (а ей мама рассказывала) — когда в советское время Божий храм мужики разрушили, то потом все погибли — как правило, трагически.
На прощание Раиса Леонидовна, поглаживая красивую статную корову, предложила: «Давайте вам телочку выращу? К пенсии, а?».
Я не согласилась категорически. Не потому, что увеличение пенсионного возраста отодвигает такую перспективу в слишком уж заоблачные дали. И не потому, что испытываю благоговейное уважение ко всему, что размером превышает кошку.
Не смогу я прокладывать дороги и углублять колодцы, и скотина меня, скорее всего, слушаться не будет...
Кира СОБОЛЕВА
Фото автора
