Свои воспоминания редакции газеты «Заря» предоставила жительница Ленинградской области Мария Васильевна, уроженка нашего района.
В начале своего рассказа автор пишет о своей матери, Марфе Алексеевне:
— Наша мама, в девичестве Новожилова, в первом браке — Карпова, родилась в деревне Иванцево Нивского края. У неё было три брата — Николай, Фёдор, Василий — и сестра Татьяна. Брат Фёдор воевал во время Великой Отечественной войны, был лётчиком. Его даже представляли к званию Героя Советского Союза за один из подвигов, но то ли документы неправильно оформили, то ли ещё что случилось, однако награду он так и не получил, соответственно и звание тоже.
Первый раз мама вышла замуж в деревню Минцево Поддорского района. В январе 1920 года у супругов родился сын Василий, а в декабре 1921 года — дочь Валентина.
Весной 1922 года шёл процесс перераспределения земельных паёв (земельная реформа). В результате этого мероприятия произошёл конфликт с соседом, живущим через дорогу. Конфликт перерос в трагедию: сосед ради лишнего куска земли был готов на всё — схватил ружьё, выстрелил и убил мужа Марфы. Женщина осталась одна с двумя детьми и свекровью Прасковьей.
Шёл 1928 год, когда на постой к вдове определили городского парня Василия. Был он на пять лет моложе матери, но прожил всего 65 лет. Полюбил холмич маму, как она рассказывала нам, смеясь, за косы — волосы у неё и правда всю жизнь были шикарные. Свекровь, наблюдая за зарождающимися чувствами парня, очень советовала маме выйти за него замуж: «Не пропусти своего счастья, Марфа!».
Так и получилось — сошлись и обвенчались. За годы супружества у моих родителей родились: я — Мария — и мои сёстры Надежда и Лидия.
Работали родители сначала в колхозе, потом — в совхозе, жили в деревне Минцево. В этом доме уже последующие годы проживали родители Анатолия и Александра Трофимовых, а сейчас живут дачники из Санкт-Петербурга, — уточняет рассказчица.
Затем Мария Васильевна вспоминает, что Василий прошёл всю финскую кампанию, был ранен, вернулся в 1940 году к семье.
Великая Отечественная война
— Недолго отец прожил на гражданке, в июне 1941‑го началась война. В августе 1941‑го немцы пришли в Поддорский район. Здесь была оставлена партийная подпольная организация, и нашего отца направили в деревню Осиновик (или Осиник — точно сказать не могу) за реку Ловать, там был в то время исполком. Семья наша осталась в Минцеве.
Когда немцы пришли в Поддорский район в первый раз, я с моей подругой Раей была в райцентре. К тому времени в Поддорье уже вовсю действовали мародёры, и уже началось разграбление магазинов. Прямо на улицах валялись многие бывшие товары. Мы решили собрать копировальную бумагу, которая использовалась для нанесения рисунков под вышивки.
Пришли, а в Поддорье — уже немцы. Всех, кого они встречали на улицах, согнали на перекрёсток, где поворот на Селеево. Нас с Раисой схватили тоже. Там были два автоматчика, два переводчика и ещё много немецких солдат. Все испугались, думали, что сейчас нас всех расстреляют.
Через переводчика главный немец спросил:
— Кто знает, где партизанский отряд?
Все в страхе молчали. Тогда фашисты стали из толпы вытаскивать людей. Я стояла во втором ряду и соображала, как упасть во время расстрела и попытаться притвориться мёртвой. Немцы, не встретив среди людей предателей, подожгли один из близлежащих домов, хотели страху на нас нагнать, но потом, не получив результата, всё же всех отпустили.
Мы побежали домой во всю мощь, подальше от этого ужаса, а возле минцевского моста уже автоматчики стоят. Я со страху, наверное, немецкий язык вдруг вспомнила — то, чему в школе научилась. Руки сложила, плачу и говорю: «Нах хаузе, там мутер, швестер...»
Немец посмотрел на нас и пропустил, даже слегка подтолкнул в спину стволом автомата. Первые немцы не обижали мирное население — ещё не были обозлены, ведь огромные территории они захватили в считанные недели. Да и город Ленинград уже сжимало кольцо блокады.
Жизнь в оккупации
— Через несколько дней схватили мать и повезли в комендатуру. Мы плакали, ведь все тоже подумали, что на расстрел из-за отца.
Оказалось, нашу семью, как и семьи других ушедших в партизаны, кто-то предал, доложили, что «муж в партизанском отряде, а сын на фронте». Перед самой войной брата Василия родители отправили в Ленинград учиться в институт. Уже из города Ленина его командировали в Саратов в танковую школу, оттуда он и был призван в ряды Красной Армии. Старшая сестра Валя была взрослая и уже работала в колхозе. Наступила осень, Валя молотила вместе со всеми хлеб, и дома её в это время не было.
Немного отступлю и дополню: потом мама нам говорила, что якобы она знала, кто её предал. Она рассказывала, что потом, во время бомбёжки, этот ирод погиб, его бревном придавило, а наша мать в этот момент мимо бежала, и он, умирая, успел крикнуть: «Марфа, прости!».
Привели мать в штаб, а он находился на том месте, где сейчас живут Павел и Татьяна Осиповы — на берегу речки Порусь. Там переводчик сидит, и мама его узнала — он был родом из деревни Гвоздово, а потом уехал в Москву и там работал до самой войны. Скорее всего, он был подпольщиком и имел связь с партизанами. Деревенские называли его Сютич.
Спрашивает у мамы: «Где ваш муж? Где сын?»
Мама отвечает: не знаю, мол, мы с мужем плохо жили, он у меня ведь уже второй, отчим двоим детям. Ушёл, не сказал мне куда, пропал. Говорить так в случае чего её научил сам отец, когда уходил к партизанам.
— А сын где? Дети остальные где, взрослые?
Мама отвечает:
— Дети со мной только малолетние, а сын там же, где и вы, — на войне. Вас призвали, и его тоже призвали.
Матери не поверили и позвали деревенского старосту, тот, наверное, тоже был партизанами предупрежден, он все её слова подтвердил. Тогда маму отпустили, правда, выводили из штаба другим выходом, через двор. Из-за этого она подумала, что её всё-таки на расстрел повели, уже попрощалась мысленно со всеми нами. Её толкнули, она побежала и всё пулю в спину ждала, пряталась потом до вечера в лесу. Да и мы, дети, тоже до темноты по соседям прятались — никто не знал, что немцам в голову придёт.
После этого вскоре сильно бомбили Минцево, и мы, все жители, ушли в Гвоздово, это выше по речке. Мы взяли с собой корову. А бабушка Прасковья с нами не пошла, осталась. Потом её убили там, как говорили, случайно. Немцы постучались к ней в дом, она пошла открывать дверь, звякнула засовом железным, а те подумали, что это затвором оружия щёлкнули, ну и дали очередь из автомата и ушли. Сколько она лежала там, мы не знали, но похоронить её всё же разрешили. Мы с мамой приходили, помню, из Гвоздова, мама стоит возле покойной, плачет, а один немец подошёл, вытер её слёзы концом платка и сказал: «Матка, война!».
Вот такая была война: и враг с сожалением, и земляки — предатели.
Маму мою ещё раз потом пытались расстрелять. Пришли в дом два наших предателя, говорили, что были они из деревни Гринёво, объявили ей, что сейчас её расстреляют, так как муж ушёл в партизаны. И тут же велели ей стол собрать, сидели, выпивали, закусывали, гуляли. В это время на окраине деревни наши лыжники появились, пришлось предателям убегать, скрываться. И мать опять осталась жива — видно, Бог её берёг.
Потом, когда мы окончательно в Минцево вернулись, немцев там уже не было. Но, боясь расправы, мы ушли все в Осиновик, к отцу. Он служил у партизан связным, ездил на лошади по всему району, возил спецпочту, как он сам говорил. Но там было находиться опасно, и мы ушли жить в деревню Теляткино, а потом в Молвотицы нас эвакуировали. После изменения положения на фронте мы снова вернулись в Теляткино. Там отца оставили организовывать колхоз. Это был уже последний год войны. В Теляткине я пошла в школу. Жили несколько семей в одном доме — в тесноте, да не в обиде, а потом уж снова вернулись домой в Минцево. А жить негде, поэтому сообща построили сначала маленький домик, даже без пристроек. Помню, зимой коза у нас под крыльцом жила. Ночью услышал как-то отец её крик, выскочил в сени, а там волк козу схватил и не отпускает. Отец кричит, а волк козу держит, а убежать с добычей — сил нет. Звери голодали тогда, как и мы. Пришлось отцу прямо в кальсонах в снег прыгать — спасать кормилицу. Волк побежал, а козу не отпускает, потом все же бросил. Интересно, что, кроме испуга, у козы ни одной травмы не оказалось. Смеялись потом, что волк козу за рога увёл.
Послесловие
Немного о себе, о своей дальнейшей судьбе: после войны, окончив 7 классов, я поехала в Крестцы, в училище при Крестецкой строчке, но заскучала по родным и вернулась обратно. В пути познакомилась с Яном Францевичем Жимойтелем. Он в Поддорском районо работал и уговорил меня попробовать поработать учителем. Так я два года и проработала в образовании. Первый год — в Минцевской начальной школе, второй — в Добранцевской. Может быть, меня ещё кто-то и помнит из бывших коллег или учеников. Эта работа меня очень захватила, и я даже в Валдайский педагогический техникум поступила, но не доучилась. Говорили, что я прирождённый педагог, но судьба увела меня в другую сферу деятельности.
Старшая сестра Валентина всю войну прошла вместе с военным госпиталем. Сначала — санитаркой, потом — медсестрой. После войны так почти всю жизнь медицине и отдала. Замужем не побывала, детей у неё не было. Устроилась в Зеленогорске в кафе, работала, жильё снимала. Как-то мама отправила меня к Валентине гостинцев отвезти деревенских. Мне там так понравилось, что я через некоторое время переехала к ней. Потом встретила своего будущего мужа, вышла замуж за Ивана Гулина, родилась у нас дочь Лена 11 сентября 1950 года. Мы получили квартиру. И сейчас я там живу. Сначала работала в магазине, потом окончила курсы кройки и шитья, долго трудилась в ателье, потом шила на дому.
Решила: пока жива и ещё память не подводит, опишу свои воспоминания. Пусть люди знают, какие были события во время войны и как мы, дети войны, всё это пережили, — закончила свой рассказ Мария Васильевна, которая 18 декабря этого года отметит свой 90‑летний юбилей.
Любовь ВАСИЛЬЕВА
Фото из интернета
